За час до полуночи (пер. Максима Дронова)

Через мгновение я был под их защитой, движимый той невероятной, удивительной энергией, которая таится в каждом из нас, но проявляется лишь в минуты величайших потрясений или опасности. Я высмотрел место, где заросли были погуще, забрался в них и лег, дрожа от холода.

Я обнаружил, что «смит-вессон» был по-прежнему со мной, благодаря тому, что находился в кобуре; я осторожно вытащил его левой рукой, и прилег, выжидая.

В лесу было очень тихо; я был один в первозданном мире, в девственных зарослях. Где-то рядом прокричала птица, другая откликнулась, и тут я услышал приглушенные голоса. Казалось, они доносятся откуда-то издалека и не имеют ко мне ни малейшего отношения. Кроме того, смысла сказанного я не различал. Единственное, что я смог уловить, была фраза: «Ты не видишь, где его тело?», произнесенная с сильным южноафриканским акцентом, который мог принадлежать только Джагеру. Это означало, что они считают меня погибшим – по всей видимости, убитым второй гранатой.

Голос Берка отвечал, затем все смолкло. Лежа на животе, я ощутил, как что-то упирается мне в грудь, и вспомнил о прощальном подарке Розы. Я отвинтил зубами крышку фляги и сделал глоток. Словно жидкий огонь, бренди растеклось во мне, вспыхнув блаженным жаром.

Прозвучал одиночный выстрел – очевидно, кого-то прикончили. Я продолжал выжидать. Боль в руке с каждой минутой усиливалась; кроме того, меня мучила мысль о Берке, который обошелся со мной столь подло. Нет, он просто водил меня за нос с самого начала. Я стал напряженно думать, как рассчитаюсь с ним, прикидывая множество ситуаций, прихлебывал бренди и ждал.

Искусство ожидания – самая трудная наука для солдата, однако она иногда становится главной, если он хочет выжить. Однажды в Кассаи мы с Берком и еще четверо наших людей сидели, скрючившись в траншее глубиной три фута, в то время как пространство над нашими головами простреливалось сильнейшим пулеметным огнем. Берк сказал нам, что нужно запастись терпением, что соваться наружу сейчас было бы чистым безумием. Но остальные один за другим не выдерживали, бросались наверх и погибали. Пять часов спустя, когда сгустилась темнота, мы с Берком в полной безопасности ушли в джунгли.

Плечо перестало кровоточить – вероятно, из-за купания в ледяной воде, а пулевое отверстие сомкнулось двумя отвратительными пурпурными губами. Пуля, слава Богу, прошла навылет – я обнаружил это, осторожно ощупав рану кончиками пальцев левой руки. Края отверстия на выходе, похоже, также сошлись, и хотя, по-видимому, я потерял много крови, пока что немедленной необходимости в перевязке не было.

Выждав еще с час, я стал осторожно пробираться сквозь заросли вверх по холму. Я видел хижину, дым от костра, но не замечал никаких признаков чьего-либо присутствия.

Кто-то зашевелился в кустах справа от меня, и я замер, присев на корточки: на поляну вышел осел. Хрипло прокричал гриф, и, сделав круг над поляной, снова взмыл в высоту. В конце концов он опустился на крышу хижины, чего никогда бы не сделал в присутствии человека.

Это окончательно убедило меня. Я поднялся с колен и осторожно двинулся вперед. Когда подошел ближе, гриф взлетел, тяжело махая крыльями, и скрылся из виду, оставив меня наедине с кучей мертвецов.

* * *

Первое тело, на которое я наткнулся, принадлежало Леграну, хотя определить это было довольно сложно. На нем уже не было прыжкового камуфляжного костюма – его сняли, вероятно, затем, чтобы не наводить нашедших труп на нежелательные мысли.

Серафино и трое его друзей лежали рядом, их раскинутые руки и ноги касались друг друга. Смуглое лицо Робин Гуда было искажено в предсмертном оскале, обнажавшем зубы; я насчитал на его теле семь или восемь огнестрельных ранений. То же было и у других, кроме Джо Рикко, который, скорее всего, бросился бежать и получил пулю в спину.

Теперь я наконец-таки начал осознавать, что произошло. Джоанна Траскотт была права на все сто: Хоффер хотел убрать ее и тщательно это спланировал при помощи дьявольской логики Берка. Теперь австриец пойдет в полицию, убитый горем, и поведает о похищении падчерицы и напрасно заплаченном выкупе. Полиции, разумеется, придется принять меры, которые выразятся в обследовании местности, неоднократно проводившемся ранее, с предчувствием того, что Серафино, как всегда, окажется на шаг впереди. Однако на этот раз все будет иначе. На этот раз, когда они прибудут на знакомое место, то обнаружат вот эту мясную лавку, которую, как предсказывала девушка, сочтут последствием схватки между двумя соперничающими бандами.

В палермском соборе поставят несколько свечек за упокой, приятели Хоффера будут выражать ему соболезнования, а сам он, одной рукой смахивая слезу, другой будет подписывать документы, предоставляющие два с половиной миллиона в его полное распоряжение.

Джоанна лежала на боку, вытянувшись. Когда я перевернул ее на спину, мне стало нехорошо. Лицо девушки было покрыто коростой из засохшей крови, на которую уже начали садиться мухи. Я не раз видел смерть в самых отвратительных ее проявлениях, но все-таки ноги у меня подкосились, и я ощутил тошноту, переполненный жалостью к гибели столь юного создания.

Мысль о Берке снова начала мучить меня. Он дурачил меня, как мальчишку, с самого начала, прихватив к себе в компанию Джагера, и даже бедного, постаревшего Леграна, которому, очевидно, пообещал даже большую сумму, чем мне. Отличный спектакль, ничего не скажешь.

Тут меня как будто что-то ударило, и я неожиданно для самого себя услышал, что кляну Берка на чем свет стоит, во весь голос. Под напором клокотавшего внутри бешенства во мне проснулся настоящий сицилиец, ибо я произнес:

«ВОТ ТАКЖЕ Я БУДУ ПИТЬ КРОВЬ ТОГО, КТО УБИЛ ТЕБЯ».

Эту древнюю формулу выдохнула из себя моя внутренняя сущность. Я коснулся лица девушки, и кровь окрасила мои пальцы. Именно в это мгновение Джоанна пошевелилась и тихо застонала.

* * *

В том, что ее сочли мертвой, не было ничего удивительного. Она была обязана своей жизнью тому огромному количеству крови, которое вытекло из раны и превратило ее лицо в ужасную посмертную маску.

Костер почти погас, но вода в ржавой кастрюле была еще теплой. Я левой рукой снял кастрюлю с поперечины и вылил половину на лицо девушки, смыв сразу почти всю кровь. Джоанна застонала, повернула голову набок, затем снова положила ее прямо.

Присев на корточки, я достал свой мокрый носовой платок и осторожно вытер с ее лица остатки крови. Пуля порвала кожу на голове – рана начиналась над правым виском и шла вдоль черепа; кровь еще сочилась, но не сильно. Сквозь разорванную плоть хорошо просматривалась кость.

На правой ноге моего десантного комбинезона был карман с полевым санитарным пакетом. Я достал его, зубами разорвал водонепроницаемую оболочку и вынул содержимое – два рулона бинта и маленькую пластмассовую коробочку с тремя ампулами морфия. Две ампулы, одну за другой, я сразу же вколол в руку девушки. В течение следующих часов ее организму понадобится вся возможная в данных условиях поддержка, ведь нам предстоял нелегкий путь через горы.

Над третьей ампулой я помедлил, решая, не вколоть ли ее себе, но, наконец, не стал этого делать. Мне требовалась ясная голова, и я, не без основания, надеялся, что боль в плече, которая продолжала усиливаться, поможет мне оставаться в форме.

Я осторожно приподнял девушку в сидячее положение, подставив колено ей под спину. Каждый рулон бинта был фута по три длиной, и к тому времени, когда я затратил один, перевязав Джоанне голову, морфий уже начал действовать на нее. С лица сошло напряжение, и, когда я положил ее на спину, вид у нее был спокойный и даже безмятежный. Только невероятная бледность говорила о том, что ранение серьезное.