За что?
Шрифт:
В эту декаду выработавшим свыше ста тридцати одного процента давали ларек: пайку хлеба и сто граммов сахарного песка. «Мамкам» ларек не полагался. Ксеня, Яна и Матрена Петровна отдали Раде весь свой хлеб и сахар. Даша притащила кусок соленой горбуши, Зина Халова — горсть сушеного урюка. Рада брала еду без всякого стеснения. Она жила теперь только часами кормления, чтобы хоть недолго подержать горячего исхудавшего ребенка и убедиться, что он еще жив. Она почти не вспоминала о Михаиле — он был где-то далеко, так же как и война.
Наконец у Коли упала температура, и на вечернем кормлении он впервые хорошо взял грудь. С этого вечера он стал поправляться и, хотя оставался еще очень худеньким и бледным, начал прибавлять в весе и с большим опозданием улыбнулся Раде слабой улыбкой.
Михаил снился Раде теперь по ночам то веселый, то очень грустный. И Рада опять спрашивала себя: почему Михаил не отвечает на письма? Почему?
Яна и Ксеня утешали Раду тем, что закрыта навигация и в лагере никто не получает писем, а только телеграммы. Известно: телеграммы посылать с фронта не разрешают. Надо ждать до весны. Рада
Как-то в кормилку вошла заведующая. Кормилка была по-дурацки устроена: не имела тамбура, и дверь открывалась прямо на улицу. Заведующая плохо прикрыла дверь, и струя холодного воздуха ворвалась в кормилку.
— Дверь закройте, — закричала Сонька-Огонек. Широко расставив ноги, она держала на коленях ребенка. — Без понятия вы, что ли?
— Поменьше разговаривайте, — заведующая вернулась и плотно закрыла дверь.
— А чего не разговаривать? — вскинулась Сонька. — На дворе вон какой холодюга, а вы настежь.
— Заключенная, помолчите.
— Знаю, что заключенная, куды не повернешься, только и слышишь — заключенная да заключенная. Небось были бы у вас дети, вы бы наших больше жалели.
У заведующей не было детей, а ей и мужу очень хотелось их иметь.
— Как разговариваешь, дрянь! — мучнистое лицо заведующей зарделось. — Лишаю материнства!
Она побежала по коридору и хлопнула дверью в своем кабинете. Через несколько минут в кормилку вошла Ханна Лазаревна, еще более растрепанная, чем всегда.
— Нашла, Соня, с кем ругаться! Теперь придется перевести ребенка на искусственное питание.
— А пошто она… — Сонька длинно и цинично выругалась, — извиняюсь, Ханна Лазаревна, пошто она меня тычет, что я заключенная. У себя дома небось двери закрывает, а наши дети ей как щенки.
По дороге в лагерь Сонька-Огонек немного успокоилась.
— Все едино ребенка заберут, — сказала она Раде. — До осени пришлось бы ждать: летом-то от груди не отнимают, — а искусственника и летом возьмут.
Раде подарили пачку махорки и пайку хлеба. Полпачки она отдала Зине Халовой, а вторую половину и горбушку решила отнести Соньке в благодарность, что подкармливала Колю. Сонька-Огонек в ботинках лежала на нарах, уткнувшись в розовую пышную подушку, и плакала.
— Что с тобой?
— Семка мой помер сегодня. Разве не знаешь?
Рада вспомнила: сегодня во время утреннего кормления «мамки» говорили про умершего ребенка. Но за последнее время дети так часто умирали, что обычно расспрашивали только про знакомых. Рада не знала даже, что Сема болел. С распухшим красным носом, со спутанными волосами, Сонька села на нары. Рада робко протянула ей хлеб и махорку.
— Махорка! Во, здорово! Курить до смерти хочется, — Сонька свернула самокрутку. — Такой здоровенный парень был… А все эта заведующая, — и Сонька разразилась дикой бранью. Отводила душу.
В один из метельных вечеров, запорошенная снегом, с деревянным чемоданчиком и мешком за плечами, вошла в барак Ханна Лазаревна, попросила дневальную указать ей место.
— Буду теперь жить в лагере, — сухо ответила на расспросы Ханна Лазаревна. И Рада не стала ее больше расспрашивать.
Рада, Ксеня и Яна пили кипяток. У Яны было два кусочка сахара (сунула заказчица), она умудрилась разделить их на троих. Они прихлебывали горячую воду и старались как можно дольше сосать сахар. Лучше всего это удавалось Ксене, а у Рады и Яны не получалось. С тех пор как Яна узнала, что ее дочка и родители живут в Сибири, она повеселела. Каждые десять дней ей присылали телеграмму.
Они сидели все на нижних нарах и вполголоса разговаривали о войне. Ксеню на фронт не взяли, так же как и других заключенных, подававших заявления. Немцев от Москвы отогнали, но положение было еще тяжелое. Подошла Ханна Лазаревна. Ей налили кружку кипятку, и Ксеня протянула ей микроскопический кусочек сахара — Яна и Рада уже свои съели.
— Завтра выхожу на общие работы, кайлить навоз на агробазе.
Все перестали пить и уставились на Ханну Лазаревну.
— Сняли меня с деткомбината. Пошла вчера к замполиту и выложила ему все: как дети умирают, как не хватает продуктов и как его драгоценная жена каждый день лопает творог, сметану и сливки. Додумалась — лишать материнства! Это только суд имеет право делать. У Сони-Огонек какой прелестный ребенок был! Перевели на искусственное питание — сейчас же диспепсия и конец. Страшно сказать, какая у нас смертность. Замполит выгнал меня из кабинета, а сегодня начальница объявила, что снимает меня с деткомбината.
— Что же теперь будет с нашими детьми? — заволновалась Рада.
— Может быть, найдут педиатра. Лучше бы вольного, у него руки развязаны. Это преступление — лишать крошек грудного молока.
Прибежали «мамки» из других бараков, и все наперебой спрашивали, правда ли, что сняли Ханну Лазаревну.
А Раде в эту ночь опять приснился сон о Михаиле. Будто ярким солнечным днем они сажают вместе капусту на поле. Михаил идет впереди ее, иногда оборачивается, смеется, что-то говорит ей, но она никак не может разобрать слова. Она пытается подойти к нему, но Михаил от нее убегает и все время сажает длинную, тонкую, переросшую рассаду капусты.
До начала навигации оставался месяц.
ПОЭЗИЯ
Анатолий
ЖигулинО судьбе Анатолия Владимировича Жигулина нет нужды говорить подробно: он сам рассказал о себе в своих стихах и прозе. Напомним лишь, что А. Жигулин родился в Воронеже в 1930 году. Потомок декабриста и поэта В. Ф. Раевского, он подтвердил своей жизнью неслучайность такого родства. В ставшей бестселлером книге «Черные камни» А. Жигулин рассказал о юношеской подпольной антисталинской организации, за участие в которой в 1949 г. начал путь по кругам гулаговского ада: тюрьмы, лагеря Прибайкалья, Колыма. Реабилитирован в 1956 году. Живет в Москве.
Россия Бога не забыла…
Из больничной тетради
48
Полностью публикуется впервые.