За огнями маяков
Шрифт:
И Олеговы карие глаза стерегли начальство. Прислушивался он к разговору, готовый при нужде вступить в диспут.
Но диспут не состоялся: выбрали Сахалин, и со стороны комиссии возражений не возникло. Поговорили только о рыбе, о повышенной зарплате и о давнем путешествии на Сахалин великого писателя Чехова. И поулыбались, и пожали руки…
И показалось, что четыре года улетело, как не бывало… Самое далекое путешествие теперь виделось только в радужном свете. Дороги, нет, не боялись: летом каждый год ездили домой, в Сибирь. Попривыкли.
И вот прощание с техникумом, с общежитием на Кирова, 65. И, нагрузившись чемоданами и сумками, — на вокзал. И прощальное обозрение большой и высокой горы, на которой разместилась вся Уфа.
Вечер влажный, душный. Станционные часы показывают,
Олег вышел из вагона, огляделся. Посадка заканчивалась. По перрону в одиночку и группами туда-сюда сновал народ. В окружении кучи матросов навстречу шли две девушки. В которых он тут же признал Веру и Леночку!..
И она увидела, выбежала навстречу и взялась с ним за руки, сразу забыв все и всех на свете. Остановилась рядом и Вера. Изумленные матросы разглядывали всех троих.
— Накинулись на вас, как мухи на мед. — Олег кивнул на стоящих неподалеку матросов.
— Сразу набросились, как мы пришли, — Леночка усмехнулась. — «Вы здесь живете, в Уфе? Здесь все такие красивые? Скажите, как вас зовут? Дайте адрес — письмо вам напишем». Едут в отпуск вашим поездом. В дороге вы с ними еще увидитесь. Только не рассорьтесь: их много, вам их не одолеть. — Она рассмеялась, хоть глаза ее были печальны.
Тем временем два ладных морячка приблизились. Один, пониже ростом и поплотней, завладел вниманием Веры: стал рассказывать ей про дорогу, про свои мечты и про то, как ждут его дома мама, сестренка и братишка. Другой, высокий и стройный, остановился возле Олега с Леночкой. Обоих оглядел по очереди.
— Вот что скажу тебе, кореш, — обратился к Олегу. — Вижу, повезло тебе в этой жизни: отхватил ты такую красавицу!
Со сверстниками Олег умеет сходиться:
— Быстро же ты разглядел, браток, ну, спасибо! — И расплылся в улыбке, и протянул матросу руку, и тот, ощутив ее железную крепость, пожал, а другой рукой приобнял Олега за плечи, и какое-то время они постояли так.
— Ну, не буду вам мешать. Прощайтесь, — кивнул обоим, и Леночка ему ответила за двоих, таким же кивком. Олег поднял сжатый кулак, «Рот фронт!» то есть.
И обратились они друг к другу, и говорили что-то важное. Ну, нет, далеко не самое важное: пустяки какие-то, мелочь какую-то…
— Напиши с дороги… В крайнем случае — как приедешь к родителям. Я отвечу тебе, мое письмо еще тебя захватит…
— Хорошо. Только ответь сразу, в этот же день!
— А другое напиши, как поедете на восток, с дороги. Я буду ждать.
Ну, не пустяк ли это? Не мелочь ли?
Да, он понял, он согласен, напишет о впечатлениях, о настроении и прочем. И уж непременно напишет, когда доберутся до места назначения и устроятся.
— Если меня дома не будет — письмо мама перешлет в Москву.
Он покивал, утвердил в памяти. Ну, не пустяки это? Не мелочь?
— Ну, как же, как же? Ведь скоро мы, сейчас вот прямо, расстанемся, и тебя не будет, долго не будет… — Положила ему на плечо руку.
— И тебя не будет, — приблизил он ее к себе, другая ее рука легла ему на другое плечо. — Будем вспоминать друг о друге и писать письма. И ожидать встречи. Которая… состоится обязательно. Через год!
— О Господи, — она вздохнула, — через год!
В дверном проеме появились Гоша и Стас. Сошли с подножки. Вежливо поговорили и посмеялись тоже вежливо — знают, что никому тут, кроме них, невесело. Пожали Вере и Леночке руки. Простились, как хорошо воспитанные, преклонили головы. И поднялись на подножку, вошли обратно в вагон.
Гоша предварительно остановился, оглянулся направо, налево. Сказал: «Закругляйтесь!» — уж без этого он не может, и тоже скрылся. Раздался двойной
удар колокола. Проводница велела уезжающим войти в вагон и вынула флажок. В Олеге что-то надорвалось: тоскливо взглянул он на проводницу, пронзительно — на Леночку. По лицу ее побежали слезы, и так ему жаль ее стало, родную, милую!— Не плачь, Лена. Увидишь, все будет хорошо… — Обнял ее, надолго соединил свои губы с ее солеными губами, отстранясь, посмотрел в заплаканные глаза. И поцеловал еще. И, ласково похлопав по спине, подбодрив будто, оставил одну.
Она закрыла лицо руками: «Одну! Совсем одну!» И открыла опять, стала все видеть. Вот шагнул он на подножку и стал в дверях, рядом с проводницей. Медленно набирая скорость, поезд пошел, Леночка потянулась за вагоном, глядя на него, на уезжающего. Машущего теперь рукой. И, не обращая внимания на прощальные восклицания отбывающих тоже матросов из соседнего вагона, все шла и шла. И рядом с ней, держась за руку, шла ее подруга Вера, и обе они тянулись за вагоном, за поездом, пока не кончилась платформа.
Олег все видел их. Пока вовсе они не уменьшились в размере и не стушевались, растворившись и потерявшись в посторонних предметах. Ну, все, вот все. И нет уже никого. Как будто и не было… Проводница велела пройти в вагон. И закрыла двери. И между прочим посочувствовала Олегу, оставившему такую красавицу. Так и назвала Леночку: «красавица».
Стал у окошка, где толпились его друзья, уступившие ему место, как пострадавшему. Города было совсем не видно: ну, он же весь на горе! Смотрели на тянувшиеся вдоль путей цеха паровозоремонтного завода, где группа проходила практику на токарных и фрезерных станках; проехали переезд со свежевыкрашенными шлагбаумами, миновали огромную, нависшую над железной дорогой гору, на верху которой, на лесной опушке, Олег с Гошей готовились к государственным экзаменам. А по другую сторону поезда, тоже рядом с дорогой, текла, бежала, теперь не видная, река Белая. На той ее стороне — памятный пляж, куда приезжали едва не целой группой купаться. Где, впрочем, у Олега состоялась проба сил с самбистом Анатолием Нестеровым. И с его отцом ли, с товарищем ли — так и не выяснил…
Впереди была Черниковка. В пошивочном ателье там шили им форменные кителя и брюки, а девушкам — платья. Ездили туда на примерку. Скоро будет эта станция. Но Черниковка — это уже не Уфа…
Все четверо толпились возле окошка, обменивались мнениями, о чем-то спорили. А, в общем-то, прощались с великолепной Башкирией, с уральской природой. Прощались, прощались…
18. Начало путешествий за туманами
Когда со станции Новосибирск поезд тронулся и пошел не на запад, как всегда, а на восток, сердце Олега екнуло. Посуровело и лицо Гоши. Касаясь друг друга плечами, стояли у раскрытого окошка, за которым все убегало назад, будто в невозвратное прошлое, — и семья: папа с мамой, сестра, братишка, старшие братья, — и учеба, и спорт. И труд. И милая Леночка…
И город Уфа. Ах, Уфа!..
И заглядывали к ним через окна и в душу прямо разнообразная сибирская природа и деревенская беспросветная нужда — вся как есть жизнь…
Да, шел поезд, подрагивая на рельсовых стыках и выколачивая дробь. Не на запад, как в былые времена, а на восток… Вспоминали теперь уже давно прошедшие времена учебы, встреч, соревнований, дружеских отношений; картины себе рисовали молча, только иногда воспоминания вырывались с комментариями и сдерживаемым смехом. Смеялись, как на прощанье в Уфе встретили Женьку Леконцева, пожелавшего им в дорогу «семь футов под килем» и прочитавшего на прощанье скабрезные стихи собственного сочинения. И из последних встреч в Новосибирске: в училище, откуда были направлены на учебу, встретили своего бывшего мастера Павла Сергеича, у ближайшего киоска угостили его пивом. И обнялись на прощанье. И Олег с Гошей, и Ваня Шамшурин со Стасом — все сходили в кино. На обратной дороге их захватил ливень — никуда не приткнуться, нигде не укрыться, побежали к цветочному павильону. До ниточки вымокли. И расхохотались, ну, совсем мальчишки еще! И простились со Стасом и Ваней, направленными в Алтайский край. А им с Гошей надлежало уже отправляться: ждала их дорога дальняя.