За Отчизну

Шимон отнял от глаз платок и тихим голосом, прерывающимся от печали, повел далее свое грустное повествование:

– Штепан перед казнью исповедовался духовнику и просил передать всем, что только его молодость и злая воля этого архиеретика, сына сатаны - Яна Гуса толкнули его на столь ужасный грех...

Войтех резко поднял голову и пристально взглянул на Шимона, но не проронил ни слова.

– Вспоминая свой грех, Штепан плакал. Вы понимаете? Штепан - плакал!
– Здесь Шимон, слегка возвысил голос и обвел всех покрасневшими глазами.

Божена не выдержала и, закрыв лицо ладонями, разразилась отчаянными рыданиями. Войтех вздохнул и снова пристально посмотрел в лицо Шимону.

– Боже, боже, как проклинал бедный Штепан нечестивого Яна Гуса и его дьявольского друга Иеронима, так жестоко соблазнивших его...

– Постой!
– прервал его сурово Войтех.
– Что ж, выходит: Штепан испугался смерти и отрекся от своих? Так ли это?

– Я больше не в силах был оставаться со Штепаном, да мне и не разрешили. Попрощавшись, я ушел. Последние его слова были: "Благословляю всех моих родных и..." - Тут Шимон скромно опустил глаза.
– Затем он приказал мне не оставлять Божену...

На этот раз и Текла подняла мокрое от слез лицо от фартука, и в ее заплаканных глазах сверкнуло неподдельное удивление.

В этот момент на пороге появилась никем не замеченная высокая фигура женщины в темном вдовьем платье. Кума Людмила медленно обвела всех присутствующих взглядом и спросила:

– О чем плачете? Что случилось в вашем доме, кума?

Текла порывисто поднялась навстречу куме и молча, с плачем обняла вдову:

– Ах, Людмила, Людмила! Вот Шимон рассказывает ужасную новость: сегодня на Большой площади казнили нашего Штепана...

– Что?! Штепана сегодня казнили?!
– возвысила голос Людмила.
– Я сама там была, и на моих глазах палач мечом срубил головы у трех мучеников. После казни я своими руками накрыла тела этих юношей простынями. А ваш Штепан, я слышала, в этот день из бурсы не выходил из-за раны в ноге... Что же ты, Шимон, наплел?
– обернулась Людмила, ища глазами Шимона, но его в комнате уже не было.

Слова Людмилы были прерваны неистовыми проклятиями. Войтех в ярости топал ногами и кричал:

– И это мой сын?! Такой лгун!.. Негодяй! Пусть только появится на пороге моего дома - как паршивую собаку, изобью!

Шимон быстро удалялся от дома, бормоча про себя: "Вот так влип! Проклятая старуха Людмила! И как же оно так получилось? Ничего не понимаю!"

У Дубов царило бурное оживление: все суетились вокруг Людмилы, угощали вдову наперебой, стараясь угодить малейшему ее желанию, и ухаживали за старухой так, словно она действительно вернула Штепана из царства мертвых.

– Кушай, кушай, кума!
– упрашивала Текла Людмилу, обставив ее со всех сторон мисками с кнедликами, пряниками, чашками со сметаной, сливками, пампушками с медом и орехами и прочими шедеврами ее стряпни.

– И подумать только, что за злой обманщик Шимон, никогда не ожидала!
– восклицала Текла, носясь по комнате.
– Божена, живо принеси из погреба холодненького пивца, да еще лучше - бутылочку сладенького... знаешь, что на рождество мы с тобой пили.

– Кума, кума, оставь, я вовсе не голодна и не такой сегодня день, чтобы веселиться. Я пришла позвать вас всех на панихиду в Вифлеемскую часовню по этим трем мученикам, что сегодня жизнь отдали за свой народ.

– Людмила, будь так ласкова, расскажи нам по порядку, что сегодня было там, на Большой площади!

– взмолился Войтех, немного остывший от гнева.

Кума Людмила ровным, спокойным голосом принялась рассказывать историю о трех мучениках со всеми подробностями, какие она слышала и видела своими глазами. Все молча слушали. Правда, Божене мешали слушать Людмилу ее собственные мысли: зачем Шимон выдумал всю эту небылицу? Больше всего задела за живое девушку последняя фраза Шимона: к чему было Шимону сочинять, что Штепан приказал ему не оставлять ее, Божену?

Когда кума Людмила наконец закончила свой длинный рассказ, а Текла и Войтех получили ответы на свои бесконечные вопросы, вошел Ратибор. Лицо его было весело.

– Слава богу! Шимон самый паршивый лгун!
– закричал Ратибор.
– Штепан благополучно сидит в бурсе, оплакивает своих друзей и шлет всем вам низкий поклон.
– Заметив сидящую за столом Людмилу, почтительно поклонился ей и поцеловал руку: - Почтенной пани Людмиле - привет!

– И тебе, Ратибор! Да какой ты огромный стал... Ты что в таком грязном платье и в город ходил?

– Куда там было думать об одежде, когда этот бездельник так напугал нас всех! Я как был в мастерской, так и помчался.

– Но как странно...
– в раздумье прошептала Божена, - почему же Шимон утверждал, что именно Штепан был сегодня в Тынской церкви?

– Не могу понять, в чем тут дело, но чую, что нечистую игру ведет Шимон, - проворчал многозначительно Ратибор.

Войтех ничего не ответил и после минутной паузы внезапно отрезал:

– Сейчас не станем больше об этом говорить! В свое время все выплывет наружу.

Глава V

1. ТРЕВОЖНЫЕ ДНИ

Услышав стук захлопнувшейся двери и скрип ступенек, Божена высунулась из окна и увидела, что двое мужчин медленно спускаются с крыльца. Одного из них Божена знала как чиновника новоместской радницы, но второй гость, толстый, с бычьей шеей и неприятным, самодовольным лицом, был ей вовсе неизвестен. Девушка оторвалась от окна и вошла в столовую. Войтех сидел у стола, закрыв лицо ладонями. Заметив вошедшую Божену, он поднял голову и посмотрел на нее. Такого убитого выражения лица у Войтеха Божена еще никогда не видела. Каким-то странным, как будто осипшим голосом он тихо попросил ее:

– Боженка, принеси мне испить кисленького...

Девушка сбегала в погреб, наполнила из бочки кувшин холодным яблочным сидром и поставила его перед стариком. Тот не глядя налил полный стакан, залпом выпил, налил второй и, как бы заливая страшную жажду, осушил его.

– Спасибо, дочка!
– Старик медленно поднялся, выпрямился и направился в мастерскую.

Он подошел к Ратибору, обтачивавшему лезвие топора, и тихонько тронул его за плечо. Они оба вышли из мастерской и долго бродили по двору, заходили в сараи, на склад, потом вернулись в мастерскую и, усевшись за столом, долго что-то подсчитывали и тихо переговаривались. Оба были сумрачны и угрюмы. Старик сел на табуретку, опершись обеими руками о колени.