За тысячи лет до Рагнарека

Необычная встреча сегодня состоялась и у Тейна. Уже под вечер, с головой кружащейся от хмельного и еще больше — от своей недавней победы, он вернулся с торжища, где приобрел микенский кинжал и хеттское ожерелье, которое он надеялся подарить Амале. Но у входа в собственный шатер он увидел другую женщину: коренастую черноволосую венетку в простой белой тунике. За руки ее держало двое воинов из дружины короля Скадвы.

— Она говорит, что хочет встретиться с тобой, — пояснил один из дружинников.

— Кто ты такая? — спросил Рейн.

— Я Бруна, — ответила женщина, — служанка Амалы. Мы можем поговорить наедине?

Тейн припомнил, что и вправду видел эту женщину рядом с принцессой.

— Оставьте нас, — сказал он воинам и те послушно отошли, — что велела тебе госпожа?

— Она хочет встретиться с тобой, — воровато оглянувшись, сказала женщина, — сегодня ночью, сразу после церемонии. Проберись к поляне, посреди священной рощи, где творится обряд и дождись, когда женщины разбредутся по лесу, чтобы оставить в земле часть своего приношения. Именно тогда она хочет встретится с тобой.

— Зачем? — спросил Тейн, чувствуя как его сердце вдруг забилось как пойманная в ловчую сеть птица, — что она хочет от меня?

— Она мне не сказала, — пожала плечами Бруна, — но, думаю, ты и сам догадаешься, что может хотеть красивая девушка от победителя в священном поединке.

Тейн горделиво усмехнулся.

— Передай своей Госпоже, что я приду, — сказал он и Бруна, коротко кивнув, растворилась в сгущавшихся сумерках.

Она прошла между шатров и прилавков, возле которых суетились сворачивающиеся к ночи торговцы и, никем не замеченной, вышла на опушку леса окружившего торжище. В следующий миг навстречу ей из-за высокого дуба шагнула зловещая фигура в темно-синем плаще и большой шляпе надвинутой на глаза.

— Все сделано как вы и хотели, мой господин, — Бруна склонилась в почтительном поклоне, — он придет в рощу в назначенный час.

— Так же как и второй, — в голосе незнакомца слышалось торжество, — нити судьбы, наконец спрядаются в узор. Ты хорошо поработала женщина и теперь твоя служба окончена.

Бруна вскинула голову, в ее глазах читался испуг и недоверие, когда она увидела блеснувший из-под шляпы огненный глаз. Губы ее дрогнули, будто пытаясь что-то сказать, когда незнакомец начертил в воздухе странный знак — и он повис в воздухе, светясь синим пламенем. В тот же миг лицо женщины исказилось от боли, с ее губ сорвался сдавленный крик. Ткань туники вдруг зашевелилась у нее на спине, отчаянно забилась, будто из-под нее пыталось выбраться что-то живое. Глаза служанки выпучились от боли, с губ сорвался сдавленный хрип и она, ухватившись за горло, повалилась на землю, корчась в предсмертных судорогах. Мужчина, склонившись на ней, одним движением разорвал на ее спине тунику и из лохмотьев на землю выскользнули две черные змеи. Мужчина посмотрел на спину Бруны — жуткие шрамы, покрывшие ее кожу, исчезли.

— Твоя служба окончена, — повторил «кузнец», — и я забираю свой знак.

Он развернулся и направился вглубь леса, слегка прихрамывая на правую ногу. За ним, извиваясь средь высокой травы, ползли большие змеи.

В священной роще

Посреди окруженной могучими дубами поляны стоял алтарь: огромный белый камень с плоской вершиной покрытой резными изображениями змей, рыб, кругов, полумесяцев, растительного орнамента и грубого подобия женского естества. На камне, привязанный к вбитым в землю колышкам, лежал молодой раб, дико озиравшийся по сторонам. Вокруг алтаря горел круг костров и возле каждого пламени стояла обнаженная женщина, с венком из полевых цветов в волосах и медным ножом в руке.

Амала стояла рядом, чувствуя как встают дыбом мельчайшие волоски на ее коже — не сколько от ночной прохлады, почти не ощутимой рядом с пламенем костров, сколько от охватившего ее небывалого волнения. Уже не раз она всходила на солнечную колесницу, но впервые она была допущена к этому обряду — древнему, темному, берущему начало из ужасающей давности времен. Долгая, запутанная церемония, начавшаяся еще до захода солнца, осталась в памяти у принцессы как нескончаемая череда песнопений, священных символов и подношений богам. Сердце Амалы бешено колотилось, ее тело гудело от странной, пьянящей силы, казалось, истекающей отовсюду — от деревьев, травы, от самой земли. Несколько высохших сморщенных жриц играли на выточенных из кости свирелях и в такт старинной мелодии самые молодые участницы обряда танцевали медленный и развратный танец: покачивая бедрами и обнаженными грудями, они извивались возле костров, то сплетаясь гибкими телами подобно змеям, то по-змеиному же быстро отстраняясь друг от друга.

Наконец, когда солнце окончательно зашло и на потемневшем небе взошел серп молодой Луны — еще одного воплощения Великой Богини, — Амала встала у своего костра, ее глаза встретились с глазами других женщин — возбужденными, полными предчувствия чего-то необыкновенного. Чресла их сводило от похоти разгоравшейся при виде обнаженного мужского тела. Амала видела, как глаза женщин блестят как у диких зверей, также как и ощеренные в кровожадных улыбках зубы — и понимала, что выглядит сейчас также.

Позади алтаря что-то зашевелилось и в круг костров вступила высокая старуха, закутанная в звериные шкуры — Дарина, верховная жрица Нерты. Ее темные глаза блестели как полированный гагат. В одной руке она держала медный нож, в другой — небольшой бронзовый кувшин.

— Во имя священной Ночи, во имя Луны, во имя Земли и Воды, — нараспев произнесла жрица, — услышь наш зов о Нерта. Из недр земных, из глубин морских восстань о Мать Мира и прими наше подношение!

— Восстань, о Мать Мира! — эхом отозвались остальные и Амала повторила это вслед за ними. Дарина меж тем стала обходить круг костров, останавливаясь возле каждой женщины и протягивая ей кувшин где плескалась некая мутная жидкость. Каждая из участниц обряда делала глоток, после чего передавала сосуд соседке. Наконец очередь дошла до Амалы и та, с некоторой робостью, поднесла к губам узкое горлышко.

— Много не пей, принцесса, — предупредила ее Дарина и Амала кивнула — она и без того знала, что это зелье готовится из смеси отвара из мухоморов и тайных трав, так что слишком большой глоток устроил бы ей прямую встречу с Нертой. Поэтому она чуть пригубила горьковатый напиток — но и этого хватило, чтобы перед ее глазами все закружилось, а все звуки и запахи обрели небывалую четкость. Амала слышала все — и шелест листьев в окружившем поляну лесу и биение сердца мелких зверьков и как роют под ней землю черви и полевые мыши. Все человеческое отступило от нее пробуждая нечто темное, древнее, животное — и Амала, уже не сдерживаясь, перепрыгнула через костер и метнулась к алтарю с распростертым на ним пленником. Вокруг него уже толпились женщины: их руки жадно гладили мужское тело, губы и языки ласкали возбужденную плоть. Мужские стоны заглушались сладострастными вздохами и всхлипами, заполонившими всю поляну.

Внезапно откуда-то из-за леса послышался громкий волчий вой, ставший сигналом к совсем иному действу. Никто уже не мог сказать, чья рука первой занесла медный нож, вонзив его в трепещущую от желания мужскую плоть. Пленник даже не успел заметить как сладострастная мука сменилась острой болью — множество клинков разом пронзили его тело, а остальное завершили руки и зубы женщин, в мгновение ока растерзавшие несчастного на части. Каждая из участниц кровавого действа старалась урвать хоть один кусочек мужской плоти и, прижав его к обнаженной, перемазанной землей и кровью груди, бежала вглубь леса, чтобы укрыть свою добычу в укромном месте.

Вместе с остальными бежала и Амала — босая и голая, как при рождении, она неслась по приятно ласкавшей ее ступни траве, прижимая к груди то, что ей удалось вырвать из кровавых лохмотьев. Лес вокруг просыпался: как-то по-особому шелестел ветер ветвями деревьев и стеблями трав, в полумраке вспыхивали чьи-то глаза, крались смутные тени. Один раз какой-то зверь вышел на лесную тропинку перед принцессой, но растворился во тьме, прежде чем она успела его рассмотреть.

Наконец, она нашла приглянувшееся ей место — скопление поросших мхов скал, меж которых струился небольшой ручей, образовавший своего рода чашу, наполненную прозрачной водой. Амала засунула добычу в щель между камней, — она так и не рассмотрела, что именно ей удалось оторвать, — после чего решила ополоснуть свое тело от грязи и крови. Холодная вода освежила и протрезвила ее — и Амала, словно очнувшись от странного сна, удивленно озиралась вокруг, не совсем понимая, как здесь оказалась. И, словно отвечая ее недоумению, ветви деревьев зашелестели и из леса шагнула высокая статная фигура с блестящим клинком в руке.