За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье

Мне хотелось побыть одному, подумать. Главный редактор перед отъездом попросил меня сделать серию очерков о республиках Средней Азии, я же совершенно не представлял, о чем буду писать.

Я бродил по окрестностям, слушал мелодичные «переговоры» горлиц, думал о своем. Над головой синело небо, ярко светило солнце, на душе было легко и спокойно. После полудня в самом радужном настроении я шагал по холмам, сопровождаемый десятилетним сынишкой Шали, приехавшим в гости к родственникам, — проворным мальчишкой с копной курчавых волос и смышленой, хитрой мордашкой.

Шли, болтая Бог знает о чем, мальчик задавал множество вопросов о Москве, и, казалось, любопытство его было неисчерпаемым. И вдруг игра в вопросы-ответы прервалась, безмятежное шествие неожиданно закончилось — я провалился в пустой колодец, замаскированный сухой травой и кустарником, и тяжело рухнул вниз.

Ружье, с которым я не расставался, стукнувшись стволом и прикладом о края колодца, вырвалось из рук и каким-то чудом осталось наверху. Я сильно ушиб колено и локоть, до крови расцарапал кисть, вдобавок несколько колючек впились в лоб, рассекли щеку.

Секунда — и от мирного настроения осталось одно лишь воспоминание. Боль от ушибов и нелепое положение, в котором я очутился, буквально взбесили меня. Бегло осмотревшись, я увидел, что колодец имеет в глубину метров шесть, в диаметре чуть больше метра, а стенки его настолько гладки, что выбраться без посторонней помощи абсолютно невозможно. С досады я прикусил распухшую губу.

Сейчас мальчик увидит, что я провалился, пошлю его за веревкой на конеферму, он приведет друзей, они меня мигом вызволят. До фермы отсюда километра три, значит, сидеть мне в этой тюрьме часа полтора, не больше.

Несколько минут я молча смотрел вверх, ожидая увидеть мальчика, но он почему-то не показывался. Под ногами тихо шуршал песок, хрустела облетевшая сухая листва. Присмотревшись, я понял, что стенки колодца не такие уж гладкие, как это сперва показалось, кое-где чернели глубокие, молниеобразные трещины. Водой здесь и не пахло. Но где же мальчишка, куда он мог подеваться? Пора бы ему меня обнаружить, не пошел же он дальше в одиночестве…

Как выяснилось позже, ребенок настолько растерялся, что опрометью бросился домой и поднял тревогу, заявив, что на его глазах московский гость провалился сквозь землю.

Я свистнул — тишина. Негромко крикнул — никто не откликался. Слегка удивленный, не понимая, в чем дело, я выждал еще несколько минут, потом терпение лопнуло, я вынул из кожаного чехольчика, висящего на поясе, нож и начал вырубать в твердой глине подобие ступенек.

«Выберусь сам», — подумал я. Слой глины оказался плотным, работа спорилась. Я вырезал ступеньку, ставил ногу, подтягивался, вырубал небольшую ямку для того, чтобы держаться одной рукой, и продолжал работу. Постепенно я проделал половину пути наверх, добрался до глубокой, разветвленной трещины. Обрадованный тем, что теперь не нужно долбить ямку для руки, я подтянулся на носках и тут же обнаружил, что радовался преждевременно — от кончика пальцев до трещины было всего сантиметров двадцать, но как я ни пытался дотянуться до расселины, ничего не получалось. Я даже решил рискнуть, оттолкнуться от последней ступеньки и подпрыгнуть, но, немного подумав, от этой затеи отказался: может обрушиться стенка, не выдержать ступенька, и все пойдет прахом. Пришлось долбить новое углубление. Проклиная эти злополучные два десятка сантиметров, я не подозревал, что именно это ничтожное расстояние спасло мне жизнь.

Несколько ударов ножом — и новая лунка готова. Перехватив нож левой рукой, я вложил правую в только что выдолбленное отверстие под трещиной. Сверху послышался какой-то шорох, скорее шелест, и прямо надо мной в неясном сумраке закачалась страшная треугольная голова, украшенная капюшоном.

Кобра! Тот, кто хоть однажды видел эту опаснейшую тварь, запомнит ее на всю жизнь. Сколько людей на земном шаре загублено коброй, сколько гибнет ежегодно от разящих ударов смертоносной гадины! Змея, по-видимому, была не менее меня удивлена и испугана встречей. Она ритмично раскачивалась, капюшон раздувался, как детский шарик. Холодные, защищенные тусклой пленкой глаза смотрели не мигая.

Кобра грациозно изогнулась: сейчас последует бросок с раскрытой пастью, удар ядовитыми зубами. Бросок молниеносный — 0,24 секунды, и яд проникнет в мое тело, а у меня нет никакой возможности для маневра, уклониться, отскочить невозможно, увернуться немыслимо. Я отшатнулся и, сорвавшись, тяжело грохнулся вниз. Однако в тот момент никакой боли не почувствовал и тотчас оказался на ногах.

Сердце колотилось в груди, как пойманная муха в кулаке. Змея находилась на прежнем месте, я ясно представлял, что получится, если она последует за мной. Затаив дыхание, я смотрел на кобру, застывшую, как изваяние. Глядя на кобру, я вспомнил слова знакомого зоолога, специализирующегося по пресмыкающимся: «Змея — символ вечности, мудрости, быстроты, вероломства, хитрости и коварства».

Обоюдное созерцание продолжалось недолго. Родились новые звуки: за спиной что-то зашуршало, зашелестело. Вообразив, что в колодец спускается целое полчище кобр, я прыгнул вперед и уткнулся разгоряченным лицом в сырую глину. Не обращая внимания на боль, я тотчас обернулся и вздохнул с облегчением. На стенке, противоположной той, где в трещине сидела кобра, слой влажной глины кончался примерно в полуметре от поверхности. Дальше шел сухой суглинок и песок. Теперь песок, вероятно от сотрясения, вызванного моим падением, медленно заструился вниз и, осыпаясь, мелодично шуршал.

Удостоверившись, что кобра продолжает оставаться на старой позиции, я немного успокоился, но на всякий случай отодвинулся подальше. Ко мне вернулось самообладание; маловероятно, чтобы змея, даже оказавшись в столь непростой ситуации, отважилась преследовать человека. Правда, она могла выпасть из трещины и соскользнуть вниз, — но я зорко следил за каждым движением пресмыкающегося и сумел бы переместиться от опасного соседства подальше.

Но почему же никто не приходит мне на выручку? Куда подевался мой маленький спутник? А может, и он провалился в такой же колодец? Но размышлять над этой проблемой долго не пришлось, судьба уготовила мне новое испытание.

Струйки сухого песка нескончаемыми ручейками текли сверху, засыпая мои ботинки; ручейки сливались в поток песчинок. С возрастающим волнением следил я за сухим водопадом.

— Черт! Да ведь это севун!

Мне стало не по себе: движущиеся, льющиеся массы песка невозможно остановить. Они будут стремиться вниз, пока не заполнят колодец доверху. Известны случаи гибели людей в сыпучих песках (зыбунах).

Рывками я освободил ноги из песка. Песок покрывал дно колодца неровным слоем; поминутно вытаскивая то одну, то другую ногу из песка, я заметил, что постепенно ветви надо мной нависают все ниже и ниже: по мере того как песок заполнял колодец, я поднимался все выше и выше, это происходило медленно, почти незаметно, но это происходило! Значит, рано или поздно мне предстоит встреча с коброй, как говорится, лицом к лицу. Открытие не радовало — кобра по-прежнему толстой плетью чернела в глубокой трещине. Еще полчаса — и свидание состоится, если, конечно, до этого меня не засосет песок.

Я не обманулся в предположениях: песок стал жиже, мельче и лился вниз, засасывая, как густой ил. С огромным напряжением, изломав ногти, я вскарабкался на стенку, вырвал ноги из сыпучего месива. От рывка лопнули шнурки ботинка, сорванный с ноги, он остался на дне колодца. Вдобавок я обронил нож, который тотчас же скрылся под слоем песка.

До расселины оставалось менее метра. Следовало долбить лунки на противоположной стороне колодца, но чем — ножа не было, а руками много не нароешь — грунт слежавшийся, твердый. Лихорадочно тасуя мысли, я смотрел вверх, где, покачиваясь, меня ожидала кобра. Не думаю, что она принимала меня за некий экзотический объект охоты, однако было совершенно ясно, что змея видит во мне врага и готовится пустить в ход свое отравленное оружие.