За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье

Вблизи кобра казалась мне огромной, вырастая по мере приближения к ней, впрочем, у страха, как известно, глаза велики. Естественно, в создавшейся безвыходной ситуации пресмыкающееся выглядело настоящим чудовищем.

А проклятый севун, продолжая струиться, загонял меня все выше и выше; развязка приближалась. Куда ни кинь — все клин, встречи не миновать. Внизу меня удушит неумолимый песок, наверху поджидает кобра. «Вот где настигла смерть! — мелькнуло в голове. — Обидно! Пройти всю войну от начала до конца и умереть тут так нелепо, на дне заброшенного колодца. Впрочем, все смерти нелепы…»

Неожиданно для самого себя я страшно разозлился, сознание неизбежной гибели буквально взбесило меня. Злость изгнала страх, возникло сумасшедшее желание хватить кобру кулаком — будь что будет, помирать, так с треском! И вдруг…

— Здесь он, здесь! — отчаянно заорали наверху. — Сюда, ребята!

Топот бегущих ног, крики, радостные возгласы.

— Здесь я! — гаркнул я что есть силы. — Здесь, в колодце!

Наверху потемнело, и к ногам упала бухта тонкого каната.

— Юрка, жив? Хватай веревку!

— Жив, жив… Бросьте скорее ружье, тут змея!

Наверху возник короткий спор, полился поток непонятных восточных слов. По интонации догадываюсь, что кого-то сильно ругают. А вот и голос Шали:

— Какой змей? Кипчи-баш?

— Нет, не эфа.

— Кок-лорх?

— Не гюрза. Кобра! Скорее ружье!

Спускается на веревке моя ижевка. Оба ствола заряжены бекасинником. Порядок! Теперь я вооружен, и шансы наши с коброй вроде бы уравнены. А что происходит в трещине, как там моя приятельница кобра? Ага, шум наверху ее встревожил, она втягивается в расселину, но щель слишком узка для крупного пресмыкающегося. Вскидываю ружье и стреляю почти в упор, отгоняя мысль о возможности рикошета.

Оглушительный грохот, дым, фонтан земли, к ногам падает изрешеченный дробью, судорожно подергивающийся хвост пресмыкающегося. Лавина песка, хлынувшего в колодец, тотчас же засыпает его. Хватаюсь за веревку. Рывок, подтягивание, и я на твердой земле, среди друзей.

— Ну вот… — бормочу я, виновато улыбаясь. — Ну все… — И бессильно опускаюсь на камень. — Устал…

Заходящее солнце золотит кроны деревьев. Слитком червонного золота горит в его лучах Васькина шевелюра; легкий ветерок приятно холодит разгоряченное лицо.

— Порядок, — скалит мелкие белые зубы Васька. — Жить будешь, парень. А ну-ка, глотни для профилактики!

Пью обжигающую жидкость, обнимаю друзей…

…Тем, кто, прочитав эти строки, скептически улыбнется, советую побыть с полчасика между двумя смертями, а потом посмотреть в зеркало на выражение своего лица — вряд ли оно будет одухотворенным…

Глава четвертая На полустанке

На этот раз я приехал один, друзья по разным причинам выбраться из Москвы не смогли. Я поселился на железнодорожном разъезде у неразговорчивого, хмурого путевого обходчика и целыми днями пропадал в песках. Мне хотелось понаблюдать за варанами. Сильные, ловкие и подвижные «крокодилы пустыни» давно привлекали меня своей первобытной внешностью. Мне не раз доводилось наблюдать варанов в неволе, но это меня не удовлетворяло. Местные жители очень много рассказывали необычного и даже невероятного о варанах. Утверждали, что вараны «доят» коз и очень любят козье молоко, что порой они затевают на бурых, выжженных солнцем холмах настоящие побоища между собой, и многое, многое другое. Теперь появилась возможность кое-что проверить, понаблюдать за варанами в естественной, привычной для них обстановке.

За дикими животными вообще лучше всего наблюдать в естественных условиях. Конечно, это не всегда возможно. Немалый интерес в этом отношении представляют пресмыкающиеся, и особенно вараны.

Медленно прокрадывается варан, неслышно скользит в прибрежных камышах, подбираясь к добыче. Вараны любят лакомиться птичьими яйцами и нередко опустошают гнезда, свитые на земле или в низком кустарнике. Варан — смелый и дерзкий грабитель. Он вооружен острыми зубами, длинным плетевидным хвостом, которым и хлещет, как плетью. Хвостом варан может нанести очень сильный и болезненный удар.

У меня перебывало несколько различных варанов. Близкое знакомство с этими сильными, подвижными, отчаянными существами, как правило, не сулит ничего хорошего. Варан, застигнутый у норы, не удирает, а идет напролом, разевая пасть, полную зубов, зачастую зараженных трупным ядом. У него бульдожья, «мертвая» хватка.

В поисках змей я уходил далеко от дома, возвращался к вечеру совершенно разбитый и пустой. Змеи почти не встречались, зато я не раз видел ползающих по барханам варанов. Вечерами, когда на пески ложились косые тени, вараны как угорелые носились по песчаным холмам, преследуя друг друга, ловили насекомых, песчанок, тушканчиков. Иногда они застывали, как изваяния, напоминая своим видом сказочных драконов.

Чаще всего я наблюдал варанов в районе блестевшего на солнце солончака. Изловить варана в одиночку — дело нелегкое, еще труднее преследовать его по пескам. Испуганный варан удирает с большой скоростью, а человеку бегать по барханам и сыпучим пескам не так-то просто.

Но я все же решил попробовать поймать варана. Вначале все мои попытки были тщетными. Вараны бегали куда лучше меня и скрывались за ближайшим же холмом. Однажды я увидел варана на открытом месте и стал медленно к нему приближаться, стараясь не делать резких движений. Когда я был совсем близко, варан оглянулся и мгновенно растаял в облачке пыли. Пришлось менять тактику. Вечерами, когда вараны обычно выходили на промысел, я крадучись подбирался к солончаку и всякий раз спугивал двух варанов. Один — великолепный экземпляр, настоящий маленький крокодил — отступал с чувством собственного достоинства, сознавая свое превосходство над каким-то двуногим, отходил не торопясь, другой, подросток, стремглав летел в нору.

Случай помог мне поймать обоих.

Однажды, когда я подходил к солончаку, из-за бархана взлетел огромный орел, зажав в когтях крупное бьющееся тело. Орел хлопал крыльями, набирал высоту, но делал это неуверенно, преодолевая сильное сопротивление жертвы. Затем птица резко снизилась, разжала когти, и прямо мне под ноги тяжело шлепнулся на гребень бархана тот самый варан, размерам которого я много раз удивлялся. Вероятно, орел устал с ним бороться, а быть может, варан, изловчившись, цапнул его на совесть…

Жизнь в варане едва теплилась, острые орлиные когти нанесли ему тяжкие повреждения, разорвали кишечник, повредили почки. Израненный, оглушенный падением, варан лежал без движения, свесившись с гребня бархана. Тем не менее он нашел в себе силы перепоясать меня хвостом.

На следующий день варан был еще жив, но по-прежнему лежал на гребне, свесив голову на передние лапы. Я наблюдал за ним в течение двух недель. Все это время варан ничего не ел, жестоко исхудал, однако с необыкновенным упорством цеплялся за жизнь и выжил — наперекор всем прогнозам. Раны заросли. При моем приближении варан с трудом поднимался и ковылял к норе, ходил он уже довольно сносно, разве что бегать еще не мог. Впрочем, этому я не огорчался, иначе пришлось бы, наблюдая его, быть постоянно настороже — вараны существа непредсказуемые, могут и наброситься…