Я один из тех, кто не добрался до леса, отступил из-за зимы на земле, напуганный кусачими переливчатыми скарабеями и гневными реками, текущими наперекор судьбе. Вот он лес: комфортабельные кроны, а деревья — стройная мебель, листья — самоуглублённые цитры, здесь стёрты тропинки, ограды и родовые именья, воздух патриархален и пахнет печалью. Всё церемонно в этом диком саду детства — яблоки у воды, стекающей с чёрных снегов, залегающих высоко в Андах, — яблоки, чей терпкий румянец не знаком с зубами человека, а лишь с клювами прожорливых птиц, — яблоки, одержимые дикой лесной симметрией, в их медлительном склонении к сладости. В окрестном сиянии всё исполнено новизны и древности, не добравшиеся до этих мест еле дышат, отставшие — неизвестно, останутся или нет, — вот когда познаешь конституцию леса.