Забвение пахнет корицей

– De rien [6] , – слышится ответ. – Может, скоро увидимся у нас?

Я колеблюсь всего один миг.

– Может, скоро увидимся.

Результаты поиска и разговор с этой женщиной из мемориала совершенно выбили меня из колеи, так что я опаздываю поставить в духовку пирог «Звезда» и подготовить полумесяцы с марципанно-розовой начинкой. Это на меня не похоже: именно скрупулезное и методичное выполнение всех утренних кондитерских операций позволяет мне не терять голову. А вот сегодня, когда будильник на кухне начинает трезвонить, оповещая, что уже шесть часов и пора отпирать входную дверь кафе, я застигнута врасплох, что для меня совсем не характерно.

6

Не за что (фр.).

Бегу к дверям и с удивлением обнаруживаю Гэвина, который терпеливо прогуливается снаружи. Увидев меня через стекло, он с улыбкой приветственно поднимает руку. Я отпираю замок.

– Что же не постучал? – Я толкаю дверь и выглядываю. – Давно бы тебя впустила.

Гэвин входит, наблюдая, как я поворачиваю табличку «Открыто».

– Я только подошел, – сообщает он, – да и вообще, тут все и так в шесть открывается. Не хотел тебя дергать раньше времени.

Я машу рукой, приглашая следовать за мной.

– У меня пироги в духовке. Извини, я сегодня немного припозднилась. Кофе будешь?

– А как же.

У прилавка он задерживается, и я снова машу, приглашая пройти за мной на кухню.

– Чем тебе помочь? – деловито интересуется он, закатывая рукава рубахи, будто готов сразу же взяться за дело.

Я с улыбкой качаю головой.

– Да нет, все нормально. Разве что сумеешь повернуть время вспять, чтобы я все успела.

Смолов стакан кофейных зерен, я оборачиваюсь к кофеварке и с удивлением вижу, что Гэвин уже залил в нее воду и вставил фильтр – эдак непринужденно, как у себя дома.

– Спасибо, – откликаюсь я.

– Нелегкое утро? – спрашивает он.

– Странное. Я получила твой мейл. Спасибо.

– Пригодилось? Я киваю.

– Я уже посидела в этих сайтах.

– И?

– И обнаружила там все имена из бабушкиного списка, кроме одного.

Я засыпаю в кофеварку смолотый кофе, а Гэвин переводит рычаг и нажимает кнопку «Старт». Мы молча сидим, пока кофе не начинает плеваться и булькать.

– Я не смогла найти Алена. Но остальные, их всех депортировали. В сорок втором году. Самой младшей было всего пять, а их маме – ненамного больше, чем мне сейчас. – Я горько вздыхаю, чувствуя внутреннюю дрожь. – Я все равно не уверена, что эти люди – родня моей бабушки.

– А что?

Мне отчего-то становится неловко, я избегаю взгляда Гэвина.

– Не знаю. Тогда это все в корне меняет.

– Что именно?

– Бабушка оказывается совсем другим человеком, – объясняю я.

– Да ладно, – говорит он.

– И я тоже оказываюсь другой, – слабым голосом лепечу я.

– Да ну?

– Оказываюсь наполовину еврейкой – ну или, может, на четверть.

– Нет, – говорит Гэвин. – Просто ты в таком случае узнала бы часть своего прошлого, о которой до сих пор не подозревала. То есть что ты всегда была на четверть еврейкой. Это ровно ничего не изменило бы в том, кто ты на самом деле.

Я точно на приеме у психотерапевта. Чего не люблю – того не люблю.

– Ну да ладно. – Кофейная колба наполнилась только наполовину, но я все же резко поднимаюсь, чтобы налить Гэвину кофе и заодно сменить тему. – Ты сегодня раньше обычного.

Не успевают слова вылететь, как я понимаю, что ляпнула не то: он может подумать, что я за ним слежу. У меня вспыхивают щеки, но Гэвин словно и не замечает ничего.

– Я что-то не мог заснуть. Вот решил зайти, узнать, как продвигается твое расследование.

Я киваю, обдумывая сказанное, пока наливаю кофе и себе.

– В Париж собираешься? – спрашивает Гэвин.

– Гэвин, я не могу.

Звякает таймер. Я открываю духовку, чувствуя на себе взгляд Гэвина. Натягиваю рукавицы и достаю противни со «Звездами». Поворачиваю ручку регулятора – для круассанов, которые я уже слепила и завернула, температура нужна на десять градусов выше – и выхожу в зал посмотреть, не зашел ли кто еще. Там пусто. Гэвин ждет, пока я поставлю круассаны в духовку, и возобновляет разговор:

– А почему не можешь? Я кусаю губу.

– Не могу позволить себе закрыть кондитерскую. Гэвин задумывается, а я, покосившись в его сторону, пытаюсь понять, осуждает ли он меня. Нет, не осуждает.

– Ясно, – тихо произносит он.

Слава богу, он не стал расспрашивать почему. Не собираюсь никому рассказывать о своих трудностях.

– Может, кто-нибудь мог бы заменить тебя на несколько дней? – помолчав, задает Гэвин новый вопрос.

Я смеюсь и сама удивляюсь, как горько звучит смех.

– Кто? Анни еще мала, ей даже просто по возрасту нель зя здесь работать. А на то, чтобы нанять помощницу, у меня денег нет.

У Гэвина задумчивый вид.

– Ну, наверняка же у тебя есть друзья, которых можно попросить.

– Нет, – признаюсь я. – Нету.

«Еще один мой провал, жизненная неудача», – договариваю я мысленно.

Наш разговор прерывает звяканье колокольчика на входной двери, и я устремляюсь навстречу первому сегодняшнему клиенту. Это Марси Голгоски, библиотекарша. Она выдавала книги в городской библиотеке, когда я была еще маленькой девочкой. Я наливаю ей кофе в стакан навынос и упаковываю черничный маффин. Только бы Гэвин сидел тихо на кухне. Представляю, что она подумает, если он вдруг выйдет оттуда. Мне совершенно ни к чему, чтобы весь городок начал обсуждать мою личную жизнь. Я люблю свой город, но слухи здесь распространяются мгновенно.

Сигнал таймера звучит как раз, когда за Марси захлопывается дверь, и я несусь обратно в кухню, тревожась, что пересушила круассаны. К моему удивлению, Гэвин уже вынул противень и аккуратно выкладывает их на решетку.

– Спасибо.

Он кивает, снимая прихватки.

– Мне, пожалуй, пора. Но ты неправа.

– В чем именно? – уточняю я, потому что, положа руку на сердце, подозреваю, что неправа в очень многих вещах.

– В том, что у тебя нет друзей. У тебя же есть я.

Я не нахожусь, что ответить, и потому не отвечаю ничего. Зато сердце вдруг начинает колотиться, и я чувствую, как краска заливает щеки.

– Понятно, ты меня воспринимаешь как парня, который чинит трубы и все в таком роде, – добавляет он.

Теперь лицо у меня совсем пылает.

– Я же неудачница, – выговариваю я наконец. – Почему тебе хочется быть мне другом?

– Почему вообще кто-то хочет быть кому-то другом? – отвечает Гэвин. – Потому что ты мне нравишься.

Я только хлопаю глазами и смотрю, как он скрывается в дверях.

После обеда появляется дочь, неправдоподобно приветливая. Она, похоже, в таком хорошем настроении, что я не заговариваю ни о своем интернет-расследовании, ни о сомнениях относительно поездки в Париж. Еще одного скандала я просто не вынесу. Вечером Анни снова отправится к отцу, а пока, закрыв кафе, мы с ней моем посуду, стоя бок о бок. Она нарушает молчание первой.