Зачем сожгли моё чучело

Он поймал мой взгляд, кивнул и улыбнулся.

Теперь я еду домой с поминок, пьяная вусмерть.

– С вас сто восемьдесят рублей, – буркнул таксист.

Я расплатилась и выползла из машины.

Выходит, я целовалась с человеком, который через полтора года убьёт мою подругу. Пару дней назад этот человек сидел в метре от меня. Он размозжил ей голову гантелью, а потом сидел в метре от меня.

Сейчас он, наверное, крепко спит.

* * *

Я не люблю свой родной город. Там нет ничего, кроме пивнух, в которых по вечерам нажирается рабочий класс, но дело даже не в этом. Место всегда будет связано с эмоциями, которые ты в нём испытал, и в этом городе я не испытывала ничего, кроме похмелья и ощущения собственной непригодности ко всему: к дружбе, к любви. К жизни. Я рада, что уезжаю отсюда. Рада настолько, насколько может быть рад человек, который не чувствует ничего, кроме мутной тревоги, растворённой в пустоте.

– Привет. Как добралась? – Матвей смотрит, как я разуваюсь, он всклокоченный и заспанный. Наверное, не ходит на пары. Скоро его отчислят.

– Нормально. Ты не был в универе?

– Да я что-то проспал. Завтра пойду. Ты… как?

Я сажусь на диван и рассказываю ему про допросы, похороны и поминки. Слышать свой голос так мучительно, что я почти возненавидела разговаривать.

Он слушает и разглядывает ногти. Ему нечего мне ответить. Я знаю, что он спросил для проформы. Покивав моему рассказу, он мнётся, барабанит пальцами по столу, тяжко вздыхает и всё-таки решается:

– Слушай, сейчас это всё очень не вовремя, но, сама знаешь, от меня ничего не зависит… Короче, нас попросили нас съехать. Это не срочно, но… Лучше всё-таки свалить побыстрее.

Мы живём у брата Матвея. У меня не задались отношения с комендантшей общежития. Да что уж там: она выгнала меня из общаги с воплями. Эти стареющие, толстые, злобные тётки часто ненавидят молодых и стройных за возможность пить вино, целоваться с парнями и носить короткие шорты. Пару раз эта выдра ловила меня на попытках выйти из общаги после одиннадцати за вином, пару раз – на попытках оставить с ночёвкой Матвея. Этого оказалось достаточно, чтобы выставить меня с формулировкой «за неподобающее поведение».

Отношения с Матвеем – моё достижение. Мой авторский проект от и до. Он глина, из которой я слепила фигурку.

Впервые я увидела его в коридоре универа. Он стоял, весь в чёрном, изучал доску с расписанием и взъерошивал свои длинные пушистые волосы. У него высокие скулы и красивые тёмные брови. Он казался похожим на кого-то из моего воображения, на нечёткий образ, который я ношу в себе и примеряю на окружающих мужчин. Метафизическая туфелька Золушки.

Я узнала, в какой он учится группе. Нашла его страницу в соцсети. Я писала ему, звала встретиться. Иногда он приходил, иногда отказывался, но я терпеливо звала его снова и снова. Укладывала его в свою кровать, говорила ему про свои чувства. Он шёл за мной, как телёнок на поводке, не сильно упираясь, но и не делая ни шагу без моей команды.

Когда меня выставили из общаги, я сказала ему, что мне некуда пойти. Он молчал. Тогда я добавила, что мы будем жить у него, точнее, у его старшего брата.

Это не могло продолжаться долго – три человека в однокомнатной квартире. Мы с Матвеем спали на полу, на старом матрасе, но всё равно мешались. Его брат был совершенно другим: взрослым, серьёзным человеком, почти закончившим учиться на хирурга. Даже странно, что он не выгнал нас в первую неделю.

Я говорю Матвею, что нам нужно снять комнату.

– Какую комнату, Ад? У нас даже на еду не хватает.

– Значит, попросим у родителей. Мне негде жить. Я найду что-нибудь дешёвое.

Он молчит.

– Матвей, ты любишь меня?

Я знаю, что он не скажет «нет», даже если захочет.

– Да.

– Я найду нам комнату. Всё будет нормально.

Мы ужинаем макаронами с кетчупом. У нас нет денег на колбасу или сосиски. Иногда я варю рис, добавляю туда дешёвый бульонный кубик и не сливаю воду. Это моя фирменная похлёбка. Не знаю, сколько я вешу. Наверное, не больше сорока пяти килограмм. Матвей тоже тощий, иногда мы с ним меняемся одеждой.

Он смотрит, как я раздеваюсь: снимаю толстовку, джинсы, лифчик, затем надеваю его старую футболку. Ничего не будет. Он никогда не набросится на меня и не трахнет, заведя мне руки за спину и больно сжимая запястья.

– У тебя что, новые линзы? Когда уезжала, зелёные были, вроде.

– Купила синие со стипухи, у зелёных срок годности вышел. Жалко, хотела эти деньги на татуху отложить.

Это не моё тело. А раз оно не моё, я могу делать с ним что угодно. Например, разрисовывать. Я даже не знаю, что именно хочу набить, это меня не заботит. Я не испытываю к телу ни отвращения, ни любви. Просто мясной костюм, управляемый рефлексами.

Когда всё только началось, я пыталась найти ответы в интернете. Часами насиловала поисковики, изучала форумы, разговаривала с незнакомцами в чатах. Мало кто понимал, что со мной происходит.

«Вот ты говоришь, что внутри тебя как будто бы никого нет. Что у тебя нет личности. А кто тогда сейчас говорит со мной, кто всё это пишет? Нестыковки какие-то», – так сказал мне один из тех, с кем я познакомилась на очередном форуме для психов.

«Я и без тебя знаю, что всё происходящее – сплошная сраная нестыковка, тупица, но я не могу объяснить понятнее, поэтому я и здесь!!» – так я хотела ему ответить, но просто закрыла диалог.

Спустя месяцы поисков я всё же нашла того, кто на каждую мою фразу ответил: «Да, у меня тоже такое было». Мы говорили несколько часов, в ту минуту этот незнакомый парень из интернета был мне ближе всех на свете. Он знал, что со мной, я не сумасшедшая! Точнее, может, и сумасшедшая, но точно не одинока в этом. Я почти рыдала от радости, но она оказалась недолгой.

«Я много лет был в этом аду, но сейчас всё нормально».

«То есть это всё-таки пройдёт? Можно стать таким, каким был раньше?»

«Не совсем так. Ты просто привыкнешь. Научишься жить с этим состоянием, перестанешь его замечать. Точно тебе говорю, не парься».

Вот так одним сообщением он перечеркнул все мои и без того хлипкие надежды.

Противный голосок внутри меня иногда ехидно шипел: «Почему ты так яростно хочешь стать прежней? Неужели там и вправду было, за что держаться? Может быть, твоё «Я» было настолько никчёмным, что не стоит о нём жалеть?»

У меня не было идей, как выстроить себя с нуля. Если бы были руины, обломки, хоть что-то, на чём можно построить новое «Я» – да только не было ни взрыва, ни землетрясения. Меня просто стёрли.

Внутри себя я вишу в пустоте. Она белого цвета. Это то же самое, что слепота.

Я не знаю, как к этому можно привыкнуть. Как можно научиться в этом жить, не испытывая ежеминутных страданий. Даже если это возможно, я не хочу, чтобы так случилось, не хочу привыкать к такому.

Нужно было искать новое жильё, поэтому следующие две недели я почти не ходила на пары: читала объявления, ездила смотреть комнаты. Брат Матвея становился всё мрачнее. Каждыё вечер, возвращаясь домой, я ожидала увидеть в подъезде свой чемодан. Съезжать нужно было срочно.