Зачем?

– Да-да, - скрипнул врач.
– Посещайте его не слишком часто, но регулярно, ритмично. Ему нельзя волноваться. И обязательно готовьте заранее свои конспекты, чтобы ни в коем случае не произнести этих слов. Вот я вам их на бумажечке выписал. В столбик.

– А почему в столбик?
– нетерпеливо спросила Сидорова.

– А вы рядышком, в линию, напишите ассоциации, чтобы и их тоже избегать. Очень полезно. Ведь вы с ним давно в браке, у вас могут быть близкие ассоциации. Чужого человека о таком не попросишь, так ведь?

Польщённая доверием, Сидорова отправилась домой, привела в порядок свои ассоциации, причёску. На другой день явилась в дом скорби подкованная.

Врач осмотрел её, потом листочек с ассоциациями и утвердил график визитов. После чего супружеские беседы зазвучали примерно так:

– Кузя, вот это тебе!
– Жена подаёт стакан воды.

– Спасибо. Благодарность. А, вспомнил! Я вчера опять разговаривал с ним!
– Муж показывает в потолок.
– Это... как живая вода!

– Выпей минеральной!

– Зачем, милая, минеральную, если у меня теперь есть живая! О жизнь!
– Тут генерал мог внезапно скукожиться и заорать не своим голосом: - О смерть!

И далее опять по списку. Влетали санитары, успокаивали мужа, выпроваживали жену. И так почти всегда.

Любое слово, любое движение, мысль, чувство ныне мгновенно ассоциировались у больного либо с жизнью-смертью-Лениным, либо с крысиными хвостами, которые кусаются.

Врачи пытались объяснить, что крысы не могут кусаться хвостами, но получалось, что количество произнесений запретных слов - во время очень мягкого и бережного собеседования - всё равно мигом превышало предельно допустимую концентрацию. И опять бежали санитары.

Вот в такую нелёгкую годину старший офицер, поневоле оставшийся на хозяйстве вместо Сидорова, прибыл в институт и поговорил с лечащим врачом генерала. Узнав всё то, что уже знала жена Сидорова, офицер подумал и попросил загипнотизировать Кузьму Африкановича, чтобы узнать имена некоторых специалистов, поговорить об опасных для государства похитителях.

– Это не вредно - гипноз?
– с надеждой спросил офицер.

– Это вам бесполезно, - снисходительно ответил врач.
– Потому что гипнотизёр тоже человек. Особенно наш: у него прекрасная память. А как вы без гипнотизёра будете говорить с генералом? Никак. Они должны быть на контакте. Иначе всё развалится. Да ещё генерал пуще прежнего взбесится. А необходимые вам секреты станут известны чужому человеку. Или это не важно?

– А подписку с гипнотизёра взять?

– А с чего бы это вдруг? Мало ли что несёт буйный больной! Если я с каждого своего врача буду брать подписку о неразглашении всего бреда, которым их тут угощают пациенты, меня попросят сменить обстановку, и очень быстро. Поверьте, я дорожу своим местом в этой жизни.

Офицер перевёл дыхание, хотя гораздо охотнее сейчас передёрнул бы затвор. Врач безумий надоел ему безумно. Офицер понял, что действовать придётся решительно и самостоятельно. Он встал, откланялся и пообещал поразмыслить и по пустякам не беспокоить. И так вежливо извинялся, что даже лукавый врач ему почти поверил.

Офицер вернулся в штаб и приказал готовить спецоперацию по похищению генерала Сидорова из клинического отделения. В интересах государства. И очень быстро.

Всю ночь Ужовы шли к Москве, не решаясь взлететь в облака, из которых лило, можно сказать, с издевательским энтузиазмом. Хоть мы и бессмертные, но мокнуть зазря неохота.

Шагали они семимильно. Шаг - полкилометра, второй - ещё столько же. Ещё одно удобное осложнение. Шли молча, думая о будущем. Москва звала, но Васька чуял подвох. Не домой звала - в новый поход, на испытания. И даже включённое на полную мощность ясновидение не открывало Ваське тайну будущего.

Иван Иванович думал о птицах. Прозрачно-перламутровая Маша, краснопёрый Мар Марыч, изумрудный Михаил - все они освободились от телесности. Какие разные судьбы, какие разные будущности, а видимое различие - в расцветке оперения. Хотя нет, не только.

Михаила теперь нет вообще: ни тела, ни души. Осталась его гениальная выдумка. Он всецело расплатился за свой вызов. Но идея-то осталась! Но гибель - полная. Но мысль - жива. Но...

Мар Марыч душой и клювом целуется с Дуней, вот смех-то... Тело, видать, братки зарыли по-тихому, да и кому оно теперь нужно. Оно просто есть, но мёртвое. Но оно есть. Но мёртвое. У него только одно повреждение - на горле. Но и его идея - жива. Любви хотел! Бессмертия алкал! Получи Дуню, пока муж на грядке. Вот смех-то... Горький смех. Иван Иванович на время забыл, что гнусного похотливого борова, перенасыщенного разнообразными супервожделениями, он сам-то и убил. За гостеприимство, так сказать. И ещё не расплатился.

А Маша? У неё живая душа-птица, живые клетки спрессованного тела, замороженного до поры. Но что сулит им встреча? Как больно!.. Представить живую тёплую Машу замороженной Ужов не мог. Размороженной - пуще того. Но получается, в её сюжете всё-таки больше живой жизни, сюжет ещё открыт. Маша, выходит, ещё не расплатилась. Так что же будет там, в недалёкой дали московской, по ту сторону этой тяжёлой тучи, из которой всё яростнее хлещет вода? Иван Иванович приготовил свою душу к работе. Он приказал себе - к любой работе! Лишь бы расплатиться. Он не проговаривал условий: с кем? по какому тарифу? Он просто шёл навстречу своей судьбе, как лосось против течения идёт на нерест.

Когда до Москвы осталось несколько шагов, Ужовы остановились, дождь усилился. Наступило 4 сентября. Васька прижался к отцу:

– Ты знаешь, пап, я что-то привык...

– К дождю?
– улыбнулся отец.

– К тебе. Я люблю тебя. Маму тоже. Мне вдруг стало стыдно, что я был вундеркиндом.

– Ты и сейчас вундеркинд.

– Но теперь мне от этого стыдно, понимаешь? Я перестал считать себя самым умным.

– О, за одно это тебе многое простится!
– рассмеялся отец.
– Я надеюсь вскоре примкнуть к твоему коллективу излечившихся от гордыни. Вот-вот примкну. Внимание: примыкаю!

Они, счастливые, обнялись и поднялись в воздух. Московская атмосфера сразу дала понять им, что граница города ими пересечена: запахло.

– Ерунда, правда, пап?
– сказал Васька, целуя отца, от чего Иван Иванович попал на седьмое небо. И ему там очень понравилось.

– Вась, чмокни ещё!

По уши в непривычных нежностях, отец и сын летели над Москвой, перестав думать и не выбирая пути. Просто летели и летели, обнимаясь всем существом, которое впервые оба ощутили как общее.

Над Кремлём их засекли. Их вообще ждали круглосуточно, и вдруг подарок - сами явились, в самую серединку! Дежурные сообщили старшему офицеру. Тот велел следить за малейшим движением объектов, не трогая. Дело было в том, что именно в тот момент успешно завершилась спецоперация по похищению генерала Сидорова из клиники: старший офицер справедливо решил, что гипнотизёров он уж как-нибудь и сам найдёт. Причём особо молчаливых.

Кузьму Африкановича начали будить в шесть утра. Медсестра не справилась, позвала санитаров, стали думать, но не справились с этим процессом и разбудили врача. Он, чуя большие осложнения в судьбе, примчался, перевернул генерала на спину и - парик свалился сам. На койке генерала спал один из санитаров клиники, талантливо загримированный, переодетый и до помрачения заколотый снотворным.