Зачет по тварезнанию
Шрифт:
— А где деревня?
Деревня — это уже что-то. Это люди. Может, даже вменяемые. И, может даже, с магом. И связью.
— Так там, — старушка неопределенно ткнула в сторону двери. — Далеко. За день не дойти.
— Вам или нам? — уточнила я.
— Вам, вам, мне-то шо туда идтить. Шо я там забыла? Так и похоронют меня здесь, — заголосила старая перечница. — И перед смертью даже сальца не поем.
— И сыра, — напомнила я. — Кейрат, ты бабульке всё уже починил?
— Так какое же всё? — вдруг ожила бабулька, будто и не торопилась с салом на погост. — Вон, и тубаретка качаиться. Того
— Ты помоги бабушке, — дала я ценные указания студенту. — А завтра с утречка и отправимся. Посветлу.
17. Кей. Где-то в пучине вины, сомнений, ревности и страсти у подножий Западных гор
Джелайна уплыла из-за стола, только напоследок хвостом плеснула. Как иглобрюхий жаброног. Я, правда, никогда не был на море. И сам иглобрюхого жабронога не видел. Но читал красочное описание того, как он бьет хвостом по воде. Если коротко, то все утираются.
Мы переглянулись с бабой Тоей.
Старушка была вредная и ехидная, однако незлобливая и понятливая. Она проводила взглядом Джелайну, пока за ней не закрылась дверь. Потом посмотрела на меня, и в ее глазах мелькнуло нечто, напоминавшее сочувствие. Но она промолчала, хвала Дайне.
Может, и «веник» даст на ночь.
Лучше два.
— Ты бы, Кейратушка, немощной бабушке тубареточку бы починил… Все, — ненавязчиво попросила баба Тоя.
Мне-то что, я-то починю. Мне чего не починить. Немощной бабушке. И даже не буду говорить, что когда мы уходили, лестница скрипела, аж уши закладывало. А когда вернулись, она даже звука не издала. Бабулька-то немощная, что ж ее по попусту беспокоить глупыми подозрениями. Оскорбится еще. Или отправится на погост раньше времени, а мне до конца жизни вину тащить. Не, я лучше «тубареточку» починю. Все. И крыльцо поправлю.
Тем более что к Джелайне ближайшие пару часов лучше не подходить. В общем-то, она уже практически свела два и два и сообразила, где мы. А если она припомнит, кто отдавал координаты порталистам и откуда я родом, то меня уже ничто не спасет. Кроме Дайны. Координаты я брал наугад, но тыкал пальцем я во вполне определенной географической области. Нужно было забросить нас туда, где не сразу найдут. И где есть вероятность наткнуться на тварей.
Но такой я не ожидал.
С одной стороны, я был рад, что Джелайна решила идти в деревню за помощью, а не пытаться поймать морозную тварь в одиночку. С нее станется. С Джелайны. И с твари.
С другой — одна мысль о том, что за помощью она обратится к бабо-лею, приводила меня в бешенство. И отчаяние. Казалось, еще немного, еще пару дней, — и мы начнем нормально разговаривать. Я бы смог с нею говорить, а не превращаться в дубовый столб от одного ее присутствия. А так-то я же не дурак. И не урод…
…А-а-а!..
Это я размечтался и молотком по пальцу врезал. М-м-м!
— Кейратушка, тебе подсобить чем?
Яду мне, пару стаканчиков. У вас должно быть, я в вас верю.
— Благодарю, баба Тоя. Сейчас пройдет.
— А ну-ка я тебе бальзамчиком помажу, — старушка полезла куда-то под печку, вынимая из-под полатей разномастные неподписанные склянки. — И всё. Как выпень хвостом снимет.
Я
вспомнил следы хвоста саблехвостого выпеня на дереве. Глубокие такие следы.— Нет, бабуль, правда не надо. Да и дорог мне палец пока. Чтобы его… всё. Хвостом.
Бабулька вредно захихикала, оценив шутку.
— Лучше позвольте, я баньку затоплю, — договорил я.
— Дык, мне воды-то из колодца не жалко. И дровов не жаль, — деловито заявила старушка. — Ежли еще нарубишь, — быстро опомнилась она. — Только крылечко вперед. А то хто ж после баньки работает? А вы ужо завтра уходить собралися. Я ж для вас, как для родных стараюсь: и воду, и дрова, и баньку, — нахваливала себя старушка. — И кашу, и сало…
Снова ткнула носом в это сало, как нашкодившего котенка. Была бы у меня совесть — рухнул бы, насмерть загрызенный.
— И с чаго сбегаете-то? Нешта хто обидел? — закончила она на траурной ноте.
— Тварь, — признался я.
— Это хто — «тварь»?! Это я — тварь?! — бабульку аж подбросило.
— Нет, нет… Это мы в лесу тварь нашли. Когда по грибы ходили.
— А, этого-то, — выдохнула старушка Тоя. — Этого-то добра у нас в округе даже искать не надо — само подтянется.
— А такая… большущая, со светящимися синими глазами, давно у вас тут водится?
— …И кашу, и сало… — бормотала себе под нос бабка, слегка кивая головой на каждом слове. — Настоечку, штоле в погребе нашли?! — возмутилась она.
— Ни-ни, — уверил я. — Просто пьяноголова перенюхали.
Старушка возмущенно засопела. А возразить-то нечего.
— Бабуль, а как вы с мышами боретесь? — вернулся я к Открытиям Дня.
Любопытно же, где Джелайна себе мелкозуба оттопырила.
— Так, голодом морю, — встрепенулась бабулька. — А у оставшихся мышей кусок сухаря поперек горла застревает, как подумают, кого объедают!
Не, с бабой Тоей каши не сваришь. То ли тупая, то ли очень хитрая.
— Пойду я крыльцом займусь.
— Иди, милок, иди. Еще пару часиков, а там сумерки ужо. Самое время… мыться.
18. Кей. Там же, только глубже
Пока я менял прогнившие доски на крыльце, женщины готовили ужин. Не знаю, как бабульке удалось заставить Джелайну испачкать руки в муке, но удалось. Она и нос в муке испачкала, и щеку. Мне так хотелось стереть белые следы с ее лица, что я был готов еще раз врезать молотком по пальцам.
А лучше слизнуть.
Или сцеловать.
Она была такая милая и домашняя в бабулькином переднике. Сдувала спадавшую на лоб челку и ожесточенно кромсала крутое тесто, будто оно было последней тварью. В смысле, силы уже беречь не нужно и можно оторваться по полной.
И такая красивая.
И такая недоступная.
Я словно окунулся в день нашей первой встречи, о котором она даже не подозревает. Потому что ее взгляд был снова направлен куда-то в никуда. Далеко-далеко. Наверное, представляет, чем будет заниматься со своим бабо-леем при встрече. Самое обидное, что у меня на него даже рука не поднимется. Драться со слабыми — это низко. И недостойно. Хотя он, конечно, найдет какую-нибудь другую вескую причину, чтобы избежать простого мужского выяснения отношений.