Загадать желание

Огненный подошел неслышно, сел рядом. Нести нас к другой аномалии он не предлагал по одной просто причине: ни мне, ни Арису больше не было во что завернуться. Рубашки не в счет – прогорали сразу же. От моего свитера остались жалкие лохмотья, от курточки – черные хлопья пепла. Чтобы добраться сюда, я пожертвовала спальником… Эх, надо было с дачи старый брезент захватить! Да кто ж тогда знал, что пригодится?

– Вон там я еще одну видел, – Всемил вытянул руку, благосклонно указывая нам направление. И умолк, но так красноречиво, что мне захотелось тут же подхватить рюкзак и шагать на юго-восток в поисках новой аномалии. Горыныч придержал за руку:

– Погоди. Отдышаться дай.

И было похоже, не столько ему нужен отдых, сколько просто хотелось намекнуть Огненному, что не стоит нас поторапливать. Всемил понял.

– К ночи дойдете, – сказал и улетел, на прощание обсыпав нас искрами.

* * *

Я плелась за Горынычем, впервые не порываясь забежать вперед, и смотрела под ноги. Эта ночь оказалась слишком длинной: так много всего случилось с тех пор, как Арис вытянул на берег плот и повел меня, Всемила и пленного Виктора вглубь леса, подальше от речной сырости. И от русалок, которые вполне могли резвиться не только у Прутка. А пробежка вверх по склону холма окончательно выбила из сил. Спать не хотелось – просто упасть бы, закрыть глаза и ни о чем не думать…

Солнце поднялось высоко, и сперва жарило так, что впору наплевать на приличия и раздеться до белья, потом небо потемнело, резко обозначился на сочно-фиолетовом фоне узор листвы. Горыныч то и дело поглядывал вверх.

– Гроза будет, – сообщил.

Я вздохнула: гроза так гроза. В это дождливое лето сложно было удивляться непогоде. Только хотелось бы переждать дождь под крышей, в тепле у печи, а не сидя под деревом, вздрагивая от просачивающихся сквозь листву капель… А еще лучше – добраться, наконец, до аномалии. Шагая сквозь потемневший лес, я старалась не думать о том, как хорошо было бы лечь на диванчик в съемной квартире и представить, что весь прошедший день, а лучше весь этот год – всего лишь дурной сон. И стоит проснуться – я увижу люстру с голубыми плафонами, сочную зелень тополей за окном, книжный шкаф и черный прямоугольник монитора над столом. Пожелаю папе доброго утра, поболтаю с мамой за чашечкой чая в прикуску с яблочным пирогом, позвоню Алине…

Занятая размышлениями, я не заметила овражек, подобравшийся вплотную к тропинке, и, зазевавшись, едва не свалилась вниз. Арис успел ухватить меня под руку.

– Ворон считаешь?

Вопрос прозвучал серьезно.

– Домой хочу.

Горыныч поглядел на овраг – неглубокий, но если упасть неудачно, можно и ногу сломать.

– Осторожней, – сказал, и пошел дальше.

Небо все темнело, а мы шли, шли… В поисках аномалии, которая могла уже десять раз исчезнуть. Оставив за плечами заброшенный город и серую Пустошь.

Мне хотелось предложить Арису идти прямо в Вереш, где ждут нас Алина с Леоном. Если уж подвернется по дороге какая аномалия – мы ее не пропустим, но… хоть ближе будем к друзьям. И молчала. Не только потому, что считала, будто мы сделали верный выбор. Нет. Просто плохо представляла себе, как расскажу Алине, во что превратился гостеприимный городок Иванцово, в который мы когда-то приехали на весенний бал тюльпанов.

И про Максима. Ведь придется…

А про Виктора пусть Горыныч сам рассказывает. Я даже слушать не буду, чтобы после не приснились мне черные глаза певуньи-русалки и голубой букетик в ее бледных пальцах.

Первые раскаты прогремели над лесом и с каждым разом становились все громче. Редкие тяжелые капли застучали по листьям, а потом дождь припустил так, что очень скоро забрался под ветви, потоками холодной воды лился на головы одиноких путников. На рюкзак я успела натянуть целлофановый чехол, но одежда промокла почти сразу. Штаны липли к ногам, мешая идти, в мокасинах хлюпало. Короткие, что и не подколешь, волосы лезли в лицо, мокрыми сосульками болтались перед глазами. А дождь лил и лил.

Спрятаться было негде. Арис несколько раз подходил к деревьям, и, прижав ладонь к мокрому стволу, говорил что-то… Из-за шума воды расслышать слова было невозможно, но я знала – он просит хозяина леса об убежище. Вот только никто не отзывался. Наверное, из-за тех же аномалий. Я вытащила походный коврик и предложила Горынычу идти под ним, но очень скоро снова пристегнула его к рюкзаку: не слишком удобно было на скользкой тропе брести с поднятыми вверх руками, да и пальцы быстро закоченели. К тому же ноги все равно мокли, а за шиворот капало с волос.

Арис в который раз, сойдя с тропы, подошел к примеченному поблизости раскидистому дереву с просьбой о помощи. Но его снова не услышали. Выругавшись сквозь зубы, Горыныч стукнул кулаком по стволу.

Гладкая вмятина на коре тут же затянулась, а ветви над головой Ариса зашевелились, заскрипели, тесно сплетаясь, и, когда я подошла ближе, над нашими головами был неширокий навес, непроницаемый для дождя.

«Услышали!» – обрадовалась я, но заметила мелькнувшую на лице Горыныча мрачную усмешку, то, как он коснулся запястья, пряча под пальцами черный рисунок на коже, и поняла, что дерево послушалось именно его.

– Хоть какая-то польза, – пробормотал Арис и, тяжело сбросив на землю дорожную сумку, принялся стаскивать мокрую рубашку.

За границей неширокого пятачка, укрытого древесным навесом, дождь стоял сплошной стеной. Попросив Горыныча отвернуться, я дрожащими руками стягивала одежду. Выжимала, вешала на сучок. Облепленные грязью мокасины постаралась отмыть немного и прислонила к стволу. А потом, стуча зубами от холода, скрючилась над рюкзачком, пытаясь выудить из него на ощупь хоть что-нибудь сухое. То ли чехол съехал набок, то ли дождь был слишком сильным, но промокло почти все. Кроме, пожалуй, лекарств, спичек и упаковки сухого горючего, завернутых не в один слой целлофана. В конце концов удалось найти футболку, довольно длинную, чтобы сойти за платье.

– Оделась? – послышался голос позади.

– Нет! – обернулась нервно через плечо, но Арис честно стоял ко мне спиной. – Сейчас, подожди…

Быстро избавившись от мокрого белья, натянула футболку, на мгновение зажмурилась от теплого прикосновения сухой ткани. Но с волос по-прежнему капало, и вытереть их как следует было нечем. Холодные ручейки стекали за шиворот и бежали по спине.

– Все. Оделась, – выдохнула я и, обнимая холодными руками плечи, обернулась.

Арису повезло еще меньше – на подвернутых до колена штанах красовались мокрые пятна, а рубашка была у него последней и висела теперь на ветке белым привидением. Вот только посочувствовать Горынычу не получалось – он отчего-то не мерз, а у меня от холода стучали зубы.

– Сухой спирт остался? – спросил Арис и, получив утвердительный ответ, присел со мной возле рюкзака. Смотрел, как я устанавливаю на мокрой земле горелку, потом достал спички. И, когда над белым кругляшком таблетки появился голубоватый огонек, налил в мою кружку воды и поставил греться.

– Чая все равно нет, – пожаловалась я. Подумала, что стоит поискать где-то на дне рюкзака пакетики – вдруг остались еще да не промокли? – И сахара нет…

Дождь шумел, брызги воды то и дело попадали на ноги. Чтобы окончательно не закоченеть, я принялась прыгать возле расхристанного рюкзака, отчаянно желая, чтобы на месте этой вот маленькой горелки появился настоящий большой костер, у которого можно было бы погреться…

Убедившись, что кружка не перевернется, Арис поднялся, сгреб мерзнущую меня в охапку и принялся тереть ладонями мне плечи и спину, пытаясь согреть.

– Холодно-холодно! – жаловалась я, все еще трясясь, как перепуганный заяц, теснее прижимаясь к тому, кто был чуточку теплее. – Холодно…

Подняла голову и замерла.

Арис смотрел, не мигая, глаза его были темными. И под этим взглядом мне стало вдруг горячо, будто к печке прижалась. Отодвинуться бы, да тело – непослушное – беспомощно оцепенело, и я смотрела в ответ, не в силах пошевелиться.