Заколдованная рубашка

Лев почувствовал, как при слове "отец" плечи Александра дрогнули, будто его зазнобило.

– Ну полно, полно, брось, забудь, - поспешно заговорил он.
– И бога ради, прости меня за мои никчемные воспоминания. Сам не знаю, почему вдруг такой стих нашел.

– И прекрасно, и отлично, что нашел!
– пылко возразил Александр.
– Я вот тоже недавно вспоминал, как мы с тобой познакомились в Новый год у Дреминых на Васильевском. Помнишь?

– Неужто это было только в Новый год?!
– искрение удивился Мечников.
– Подумать только! Всего пять месяцев с небольшим прошло, а кажется - протекли годы... Петербург, снег, студенты - как давно все это было! Ты скучаешь по России?

– неожиданно спросил он.

– Не скучаю, это не то слово, - отвечал Александр.
– Я раньше не понимал, когда говорили, что у кого-то тоска по родине. А теперь иногда, как вспомню нашу псковскую деревню, запах скошенных лугов или как я катался зимой на коньках на пруду, так прямо сердце замрет... А вот есть же такие люди, как этот Датто, - задумчиво продолжал Александр. Изменник. Предатель. Что может быть страшнее! И какая страшная должна быть жизнь у такого человека, - сказал он, снова зябко подрагивая.

– Он плохо кончит, я уверен, - отозвался Мечников.
– Ах, Саша, как мне хочется записать все, что было с нами в этой экспедиции! И про Датто и про наших друзей...

– Ну разумеется, ты непременно должен записывать все-все!
– подхватил Александр.
– Ты только представь себе: вот будущий историк берется написать о Гарибальди, о его походах, и вдруг находка - записки очевидца! И не просто очевидца, а очевидца просвещенного, умного, одаренного многими талантами...

– Ну, уж ты выдумаешь!
– пробормотал донельзя польщенный Мечников.

– Нет, нет, я правду говорю, - настаивал Александр.
– А как такие записки пригодятся нашим, в России, ты только подумай!
– Он вдруг остановился, схватил друга за руку.
– Послушай, а может, пока мы здесь воюем, там, у нас, уже освободили крестьян и наступила новая жизнь?
– Он с трепетом ждал ответа Мечникова.

Лев покачал головой:

– Вряд ли. Мы услышали бы об этом. Ведь Гарибальди получает депеши, он непременно сказал бы нам. Ведь он всегда интересуется тем, что делается в России.

Александр понурился.

– Да, да, я и не подумал об этом... Ах, как мечтается иногда об этой новой жизни! Наверное, мой гувернер месье Эвиан был прав, когда говорил, что я всю жизнь буду стремиться к недостижимому.
– Он вздохнул.
– А помнишь, Левушка, как ты иронически осматривал меня, когда у Дреминых я выскочил и предложил себя в товарищи? Ты тогда не верил, что я могу быть тебе хорошим, настоящим товарищем? Ведь правда, не верил?

– Нет, я сразу, как только ты мне руку протянул, поверил в тебя, проникновенно отвечал Лов.
– А ты не жалеешь, что поехал со мной, с таким авантюрным бродягой?

Вместо ответа Александр только крепче сжал пальцы Мечникова.

– Можно мне спросить у тебя одну вещь? Ты не обидишься?

– Я на тебя никогда и ни за что не обижусь, - тихо отозвался Лев.

– Тогда скажи мне: Наташа Осмоловская любит тебя? Впрочем, нет, нет, это я глупо спросил, - опять перебил себя Александр.
– Даже слепой увидел бы, что она тебя любит. Но ведь ты-то ее не любишь?

– Нет, не люблю, - твердо отвечал Мечников.

На минуту под плащом все затихло.

– Бедная, бедная Наташа!
– наконец чуть слышно пробормотал Александр.

И такую печаль услышал Мечников в этих словах, что понял: это себя самого пожалел Александр.

Он спросил осторожно:

– Ты... еще не остыл? Еще помнишь? Думаешь?

Александр встрепенулся.

– Как, значит, ты знал?
– Он весь запылал.
– Неужто ты полагаешь, что я могу когда-нибудь забыть, остынуть?! Это уж до самой смерти. А может, и после смерти я буду любить ее.

– И такой веры, такой глубокой серьезности были исполнены эти слова, что Лев не решился даже улыбнуться.

– Она, верно, приедет сюда, когда мы возьмем Палермо, - лихорадочно продолжал Александр.
– Она как-то обмолвилась, что мечтает повидать свободную Сицилию, если Гарибальди победит. И знаешь, о чем я иногда думаю?
– спросил он вдруг.

– О чем?

– Я думаю, что должен совершить что-то в ее честь. Что-нибудь очень трудное. Такое, что требует большой смелости, силы, выдержки. Чтоб стать достойным встречи с нею.

Мечников про себя умилился и поразился горячему порыву друга.

– О, да ты из породы рыцарей, - сказал он чуть насмешливо, чтоб охладить Александра.
– Подвиги в честь прекрасной дамы?

– Нет, Левушка, ты меня не собьешь, и ты, пожалуйста, пожалуйста, не смейся!
– все так же серьезно сказал Александр.
– Я здесь потому, что хочу свободы для Италии. Для этой же свободы трудилась, рисковала собой и моя, как ты говоришь, "прекрасная дама". И мне не хочется отстать от нее.

– Прости меня, друг мой, я не хотел тебя высмеять. Даю тебе честное слово, - смиренно сказал Лев.
– Но ты знаешь меня и мой язык: никогда не могу утерпеть, чтоб не поддразнить тебя немножко.

– Я не...
– начал было Александр, но в это мгновение чья-то рука приоткрыла край плаща у самой его головы и голос Пучеглаза прокричал:

– Эй, синьоры, заснули вы там, под своим плащом, что ли? Нате, получайте ваше платье, все уже просохло. Можете одеваться.

С большой неохотой вылезли оба друга из-под плаща. Им жаль было расстаться с плащом не потому, что он хранил их тепло и служил защитой от дождя, а потому, что под ним впервые заговорили они, как близкие друзья, поверили друг другу нечто важное и сокровенное. У Александра было такое чувство, словно он побывал в палатке мечниковского детства. Вместе с Левушкой он путешествовал, охотился в девственном лесу, и ласковые руки матери Мечникова подкладывали им обоим лакомые кусочки.

Они молча оделись, изредка переглядываясь, как заговорщики, и улыбаясь чему-то, что еще грело их изнутри. Лев Мечников с удивлением ощущал в себе огромную нежность к Александру. Как мил и дорог стал ему этот тонкий, смуглый мальчик с сильными руками и плечами мужчины. "Совсем как брат мне... Нет, дороже, гораздо дороже", - думал он, а сам уже суеверно страшился, что может потерять этого едва обретенного брата.

Между тем Пучеглаз, который успел уже обегать все отряды, вернулся обеспокоенный и принялся настойчиво выспрашивать офицеров, куда они девали своего денщика Луку Скабиони. Повсюду на равнине пылали костры, повсюду у костров толпились и обсушивались люди, но Луки среди них не было.

– Да почем я знаю, где пропадает этот негодный мальчишка! рассердился наконец Лев Мечников.
– Едва мы расположимся бивуаком, как его и след простыл! Вот и сегодня: не успели прийти сюда, на плато, как он с собакой куда-то удрал. И мешок мой с собой унес. Воображаю, на что стали похожи мои вещи и книги под таким дождем! А может, Лука их вообще потерял. С такого станется!

– Ну, пускай только вернется, уж я ему намылю голову!
– пригрозил Лоренцо.
– Подумать только: со вчерашнего утра у мальчишки корки хлеба во рту не было, а он где-то бродит со своим лохматым! И что с ним сталось, понять не могу!