Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)
Шрифт:
Кроме тени в хрустале. Жука в янтаре.
Он опустился на колено и положил ладонь на середину "глаза".
– Хэй, - произнес он тихо.
– Готова?
Ответ пришел - не голос, ни даже язык - просто безмолвное понимание.
"С первого мига рождения каждого из нас".
– Не такого я желал тебе. Вовсе нет. Я хотел ранить тебя. Хотел ранить так сильно, чтобы ты вспоминала меня каждый час, каждый день, весь остаток жизни. Но не такого.
"Ты клялся, что когда я очнусь в Аду, уже будешь убивать меня снова".
– Я говорил не об этом Аде. Не о таком пробуждении. И не о такой смерти.
"Смысл
– Не вечно. О вечности я сейчас позабочусь.
"Вечность, любимый, это не то, что ты себе представил".
– Ага, угу, нужно было думать, прежде чем начинать разговор.
Он потянулся разумом и нашел Реальность, и наложил на нее волю.
– Скайкак Нерутч-хайтан, явись передо мной! Или, знаешь, встань и иди. Как угодно.
Тень в глубинах хрусталя пошевелилась.
Она росла, становясь плотнее, вылепляясь в мягком желтом свечении, и чем яснее виделась, тем менее человекоподобной оказывалась. Поверхность хрусталя раздалась и, словно богиня из морской пены, восстала древняя, дряхлая самка, без волос, на месте ног лишь уродливые культи, узлы шрамов вместо левого глаза и щеки; единственный глаз пылал яростным безумием, желтый, как хрусталь внизу.
– Хей, промой мозги от дерьма, старая летучая мышь. Давненько не встречались.
"Это было вечно, крольчонок. Но в вечности я видела тебя всегда".
На месте правой руки - там, где руку взорвало заемной силой - был стальной кулак, пластины зеркального блеска, безупречно-девственные. И ее она протянула в ответ на протянутую руку.
"Береги наш народ, крольчонок".
– Знаешь, буду.
Он сжал бронированный кулак рукой из плоти.
– Спокойной ночи, Драная Корона. Спи спокойно.
"Я буду видеть сны о тебе, любимый".
– И в тех снах я буду трахать тебя в глазницу. Членом из колючей проволоки.
"Я тоже буду скучать".
– Все та же гнойная дыра в крысиной жопе, - сказал он.
– Х'сиавалланайг Хриллан-тай!
Когда пламя Авторитета Хрила встретилось с плотью Его Кулака, белый пожар испепелил вселенную.
Когда он вновь осознал окружающее, Рука Хрила пропала, палату освещали только языки огня, лизавшего труп Драной Короны. Он лежал на холодном хрустале и думал, как же встать на ноги, ибо не помнил, как действуют руки-ноги. Рука болела. Как и плечо, грудь, ухо, лицо... даже по долгом размышлении он не смог бы назвать часть тела, не дрожащую от боли.
– Ох, точно, - буркнул он.
– Эту подробность забыл, да?
Кожаный костюм был в столь же дурном состоянии. Он снова потянулся к Реальности, починить тело и одежду... но не нашел никакой Реальности, какой мог бы коснуться. Не слышал он и двойников-огриллонов. Да, все они лежали на полу вповалку, словно в общей могиле.
Он вздохнул. Да, верно, так и должно было сработать... но это, почему-то, не облегчало боль.
Он ухитрился встать на четвереньки. Пришлось застыть, сберегая дыхание. Из носа капало. Кровь падала на хрустальный пол и в свете "факелов" казалась черной.
Черной?
Кровь не выглядит черной в свете огня. Он коснулся лица, и рука вернулась черной от капавшего из носа масла. Он взирал на свое отражение в мерцающем обсидиане и, словно в том шаре Реальности, видел лишь силу.
Но нет. В масле он видел и будущее.
Кивнув себе.
–
Начнем представление.Ныне во Всегда 8:
Сумрачный лес
10
Данте, начало "Божественной комедии", пер. М.Лозинского
Она незрима, Ее нельзя услышать или пощупать, унюхать или попробовать на вкус; но Она здесь, ведь Здесь - всего лишь Ее Вечнобытие.
– И аминь, - бормочет Дункан, мудро радуясь, что пришпилен к почве, избавлен от необоримой потребности пасть на колени. В голове кружится тошнотворный экзистенциальный страх: что, если он лишь фрагмент Ее воображения, мимолетная фантазия, при малейшем Ее отвлечении рассыпающаяся в ничто, в нечто никогда не существовавшее?
Крис Хансен, Делианн Митондионн, Император Анханы и человеческий король эльфов, остается на коленях, понурив голову. Даже Ангвасса Хлейлок, Владыка Битв, вежливо опустилась на колено. Лишь лошадиная ведьма не пошевелилась; так и сидит рядом с Дунканом, лениво сплетая венок из диких цветов.
Кейн выходит на середину поляны и говорит: - Кончай это, на хрен.
Присутствие отвечает - не словами и даже не звуками, но смыслами.
"Как всегда, ты требуешь от Меня умаления".
– Если бы я мог требовать, скомандовал бы "шагом марш". Как Вера?
"Тревожится о тебе. Как и Я".
– Но я в полном порядке. Видишь? Так маршируй отсюда.
Мерцание силы заполняет воздух вокруг Дункана. Сила становится светом, вылепляя фигуру, похожую на жену Кейна.
– Шенна.
"Пеллес Рил. Рада новой встрече, Дункан. Позволь тебе помочь".
– Мне?
"Я могу облегчить боль".
– Мне не больно.
"Не боль плоти, Дункан".
Он ощущает Ее Власть, теплую, словно кухня в стылый день, и приятную, словно воспоминание о руках матери.
Кейн говорит: - Помни, что я сказал.
– Не забываю.
– Он посылает смущенную улыбку, взирая на мерцающую фигуру богини.
– Благодарю за заботу, Пеллес Рил, - произносит он нарочито вежливо.
– Но без боли я не помнил бы себя.
"Неужели эта участь ужасна? Говорю тебе; забвение несет покой и тишину, без страданий, без страхов, без желаний. Лишь покой".
Он чувствует слезы в уголках глаз.
– Ты очень добра. Но нет. Не могу. Еще не могу.
– Протягивает руку.
– Я еще нужен Хэри.
"Хэри мертв. Этот человек - не твой сын".
– Он чей-то сын. Сын отца, любившего его без сомнений. Сын матери, чьей сладчайшей грезой было увидеть, как ребенок станет мужчиной.
– Слезы льются рекой.
– Такого сына довольно и мне.
"Тогда... ради уважения к нашей любви с Хэри, позволь хотя бы вызволить тебя из темницы". Мерцание становится вещественным, тянет руку к эфесу черного клинка.