Закон О.М.а

– Привет. Прикинь: сижу здесь как дура, а его нет.

– Леськ, - голос в трубке задребезжал, - ты только не волнуйся.

– Что такое?

– Оденься быстро и вали.

– Марин, ты чего? Куда это?

– Тебя у входа ждут.

– Кто ждёт? Что случилось?

– Мамаша твоя.

– Бля! Она откуда узнала, что я тут?

– Леся, пойми, так будет лучше…

– Ты, сука, сдала?

– Послушай, не ори!

Несколько человек повернулись в сторону Олеси. Она прикрыла трубку рукой и зашипела:

– Я же специально карточку выбросила. Новыйномер только тебе и в агентство. Чтобы жизнь новую начать…

– Ты бабки украла, которые на похороны старики отложили. Мать тебя бы всё равно нашла. Лучше раньше, пока ещё не все растратила.

– Ну ты и сволочь!

– Она обещала, что скандалить не будет… позорить тебя, всё такое. Выйди к ней, разберись по-хорошему. Иначе она тебя убьёт.

– Спасибо тебе огромное!

– Там это… платье и сумку потом я заберу. Ладно?

– Иди ты в ж…у!

Через окно Олеся разглядела знакомый с детства силуэт. Бли-и-ин! Ну что ж мне так не везёт? Нужно мотать…Девушка собрала вещи, встала и не спеша пошла вдоль барной стойки. Внутренняя дверь ресторана вела в холл гостиницы. Оттуда можно уйти через чёрный ход во двор. Там стоянка и калитка на улицу. Макаронова бывала тут несколько раз, по своим девичьим делам.

Только бы немец сейчас не пришёл… Мамашка за бабки убить может. Три штуки ещё осталось. Где взять остальные? У Маринки? У немца? С ним сначала нужно встретиться. Где, чёрт возьми? Надо мотать отсюда куда угодно, хоть на вокзал, где меня не знают.

В гостиничном холле ждала мать. Охранник нервно косился на неопрятную женщину. Олесе стало по-настоящему страшно. Седловицкая стояла на ногах нетвёрдо, из рукава шёл дым от спрятанной сигареты.

– Ну что, невеста, пойдём, говорить будем.

Леся впала в эмоциональную кому. Она послушно вышла из гостиницы вслед за матерью.

– Поехали в Луч. Деньги на такси есть? Вот и хорошо, - в машине Седловицкая высморкалась в грязный платок.
– Сиди, доня, спокойно. Не рыпайся. Убивать не буду.

Всю дорогу промолчали. Мать холодными пальцами сжимала Лесино запястье. Мелькнули последние деревья у обочины, на повороте показался кирпичный дом.

– Спасибо, дорогой, - кивнула таксисту Седловицкая и ещё больнее сжала руку дочери.
– Рассчитайся, Олеся.

Вышли из машины, старенький «Opel» скрылся за поворотом.

– Ну, невеста, с возвращеньицем, - мать криво улыбнулась и мужским движением, схватив дочь за волосы, резко опустила её голову на своё поднятое колено.

Била долго и жестоко, как били когда-то её в тюрьме по малолетке. Минимум движений – максимум боли. Плотные колготы девушки пропитались жирной грязью, в левом сапоге хлюпало. Последний удар – и скулящий комок упал на дорогу. В руке Седловицкой остался светлый клок волос.

– Сука… попробуй только рыпнуться мне, – Седловицкая сплюнула на снег.
– Иди в хату, помойся. Стой, деньги сюда!

Олеся отлёживалась на диване, в комнате с парализованным дедом. Болели рёбра и шумела голова. За стеной, в бабушкиной части дома, о чём-то громко спорили хриплые голоса. Через боль она поднялась и добрела к умывальнику.

Класс! Разорванное платье, синее лицо, рассечённая бровь. Вернулась с первого свидания.Она осторожно провела распухшим языком по верхней десне, грязными пальцами отогнула непослушную губу. Ни хера себе! Два сломанных зуба. Конченая мамашка… Ладно, отец вернётся – расскажу про её хахалей…

Девушка набрала кастрюлю воды, поставила на плиту. От тёплой ванны немного полегчало. Ушибленные ребра болели. Раздевшись, увидела в зеркалеполную картину: ссадины на спине, ягодицах и груди, синяки на животе и царапины от ногтей на горле.

За стеной пьяные голоса становились всё громче. Прислушалась: ничего внятного. Звуки глушила старая лампачевая перегородка. Олеся поднялась на табурет, достала с верхней полки встроенного шкафа старую форму для пасхальных куличей и приложила жестяную банку к стене.

– … от прошлого суда три года осталось. Мне влетать сейчас нельзя, пойдёт год на год с добавкой приговора за прошлое.

– Поищи по деревне. Тысячу всего найти…

– У кого? Все нищие. Я тут ещё должна людям... Пусть, сука, работает. Это ж надо – у стариков похоронные деньги слямзить! Невеста, блин. Я ей устрою медовый месяц!

– Не кипятись. Попробуй надыбать где-нибудь. Остынь до завтра, потом подумаешь. Наливай лучше.

Звяканье стаканов.

С кем это она там?Олеся потерла ушибленный локоть и опять прислушалась.

– Я всё посчитала. Сто гривен с человека, десять клиентов всего… Ерунда! Я в её годы с четырьмя мужиками одновременно в фуре кувыркалась...

– Ну, ты даёшь, Танька. Что, у тебя раньше дыр больше было?

– Дыр, Коля, и в молодости столько же было, а вот здоровья в двадцать лет – немеряно. Когда оно есть – всё получается. Мужики довольны были, все рассчитывались сполна.

– Подумай всё-таки до утра...

– Некогда думать, Коля, три штуки я ему отвезу завтра, а через два дня договорюсь отдать остальные. Коля, приведи мне народ. Всего десять человек. А дальше – продолжим дело. Бабки пополам.

– А условия? Помыться-подмыться?

– Всё есть в её комнате. Водку с собой принесут,закусь… Ну что для них сто гривен? Трамвайный талон! Снимут напряжение, за руль прыгнут расслабленные… отдохнувшие.

– Не знаю, Танька, давай я до утра подумаю. Наливай…

Кранты. Это она с Колей-бригадиром трёт, сучка. Хочет пустить меня на круг дальнобойщикам. Нет, мамочка, у нас каждый сам распоряжается своими дырками…

Олеся натянула старый свитер, джинсы, вытащила из шкафа лёгкую осеннюю куртку и огляделась по сторонам. Паспорт… мобильник… косметичка… деньги... сколько осталось?Макаронова вытряхнула всё из сумки на диван – восемьдесят семь гривен. Голоса за стеной смолкли. Чёрт, не хватит на Киев… Ладно, всё равно надо дёргать.