Замок Эйвери

– Ну же, ну, Рем, любимый, золото моё, Король мой, Брат мой близнец, солнце моё, я так люблю тебя, подними голову, - он покорно следует моим словам.
– Не бойся, я же здесь и останусь с тобой.

– Навечно?

– Я не Николя Фламель, чтобы рассуждать о вечности, у меня ведь нет под рукой философского камня, а то бы…

– Да, с кем, с кем, - он горячится, торопится, - ты передпочёл бы остаться в Вечности, Северус Снейп? Со мной ли, с моими, тогда уже, вечными полнолуниями? Может, с Альвуром?! Это же твоя первая любовь!

– Нет, - говорю твёрдо.
– Не с Альвуром, мне не сжиться бы с его робким темпераментом.

– Тогда с Гарри?! С Гарри, да? Вы же так любили друг друга.

– Нет, Ремус, не с Гарри. Он снова, но уже с вечными ломками, требовал бы вечного опиума. С тобой, Рем, с тобой, любимый, пусть и с вечными полнолуниями, нам-то что до них?

– А, впрочем, что это я? Я же - нелюдь, а такие не могут жить вечно. У меня, представляешь, живого, сильного, чувственного, нет души, а у тебя есть.

– Это ты в своё время наслушался работников Министерства и тех колдомедиков, которые вас, оборотней, ставили на учёт, а потом осматривали, грубо, как даже животных не осматривают ветеринары. А ещё ты так говоришь от того, что тебя изгнали из рода, когда тебе даже не стукнуло семнадцать.

– Стукнуло. Ты, что, забыл, что мой день рождения в сентябре?

– Нет, конечно, восемнадцатого. И будет тебе сорок пять - опять догонишь меня.

– А… это произошло в конце сентября, на первой же прогулке в Хогсмид.

– Ну, подумаешь, «стукнуло». Я вообще считаю, что семнадцатилетие - не возраст для совершеннолетнего мага. Вот у магглов, которые живут втрое, а то и в четверть меньше волшебников, и то - только двадцать один год - время совершеннолетия. И в этом они мудрее нас.

Так, что есть у тебя всё, и душа тоже, мы же выбираем крёстных для наших детей, равно, как и магглы. Вот только обряд у нас заканчивается на этом выборе и церемониальном перекладывании младенца на руки крёстному в присутствии волшебника, произносящего хвалебен Мерлину, а магглы стараются выбирать и крёстного и, как это ни глупо звучит, крёстную мать, а ещё окунают младенца в «святую», попросту облагороженную ионами серебра, воду и смазывают ему в особых местах специальным, тоже церемониальным, маслом.

– Чем-чем серебра?

– Да так, - замялся я, не люблю, когда меня ловят за изучением маггловской химии. Даже Рем.

– А занялся бы ты поисками философского камня?
– не унимается Рем.

– А зачем он нам? Ты бы хотел быть вечно молодым, вечно пьяным? Не хватит ли нам отпущенного великим Мерлином?

– А вот я не обижаюсь на твои слова о «вечно пьяном». Это не про меня. Тем более сегодня в одиночестве пить будешь ты.

И снова дрожь во всём теле.

– Скажешь - вообще не притронусь.

– Да что уж, ты пей - за себя и за меня, - пытается шутить Рем.
– А насчёт философского камня ты всё-таки подумай.

– Обещаю, мон женераль.

– Ну, иди ко мне, пока ночь не наступила, - внезапно догадываюсь я, как можно утешить моего человека-волка.
– Да займись делом. Не то ощипаю тебе спину ночью.

Смеётся, наползает, и я уже чувствую себя на высоте. Торопливо расстёгиваю его рубашку, он - мою. Так и валимся на старое покрывало, барахтаясь в попытке снять друг с друга шоссы, затем бельё. Я ложусь на живот, а он, в так и не изученной нами до конца позе, присаживается на коленки и забрасывает мои ноги к себе на плечи, потом отползает так, чтобы я держался бы за него голеностопами и встаёт на корточки. Мой позвоночник прогибается, а Рем, тем временем, подползает всё ближе к моему анусу, раздвигает ягодицы и, не обращая на моё тихое шипение от потянутых мышц живота, начинает в меня входить. Медленно. «Садист», - мысленно обращаюсь я к нему и поддаю задом вверх, отталкиваясь от кровати руками. Сжалился, вошёл полностью и двигается, да так быстро, как только я и люблю. Вскоре у меня перед глазами всё плывёт и мелькает от разноцветных пятен, наконец, он обхватывет меня рукой за член, и мы кончаем.

Потом, отдышавшись и прислушиваясь к состоянию мышц живота, я говорю:

– А знаешь, мне сегодня хватило одного твоего прикосновения.

Рем снова счастливо смеётся:

– Это потому, что я коснулся тебя вовремя, а мог бы и дальше тебя трясти.

– Ты? Ты не смог бы - в таком сумасшедшем темпе, какой ты взял с самого начала.

– А спорим, что смог бы и сейчас?

Я, честно признаться, подустал, но не пойти на такой спор…

– Спорим.

– На что?
– делает вид, что ему неинтересно.

– На то, что я найду крёстного наследнику.

Ненасытные золотисто-карие глаза его разгораются, и он говорит:

– За неимением третьего, кто был бы свидетелем нашего спора, поверю под твоё слово чести.

– Честью Северуса Ориуса Снейпа, клянусь.

И прибавляю:

– Это вот этим ты собираешься из меня душу вытрясти?

– А ты пострайся, Северус Ориус Снейп, у тебя же это любимое занятие.

Что ж, это правда, особенно, если учесть, что Рем не особо жалует оральный секс, хоть и в моём исполнении, а уж за свои способности в этом я ручаюсь. Помню же, как нравилось Гарри, всё-всё, умолкаю - я дал себе слово, которого и посейчас придерживаюсь, за очень редкими исключениями, не сравнивать Рема ни с Гарри, ни с Альвуром, хотя с последним этот самый вид секса, единственного, впрочем, и был-то у меня только на собственное шестнадцатилетие.

Я спрашиваю у Рема, не передумал ли он, но тот непреклонен.

– Давай, давай, любитель или, лучше, профессионал.

– Главное - за тобой, Рем, я-то справлюсь, - смеюсь, теперь уже, я.

Потом заглядываю в его внезапно остекленевшие глаза.

– Рем, Рем, да что с тобой?

– Опять, - он судорожно сглатывает.
– Страшно стало, извини, уже отпустило.

– Так может, к чёрту его, этот секс?!

– Нет, хорошее занятие и отвлекает по-хорошему, - пытается отшутиться он.

Но я-то видел, какой у него был затравленный взгляд!

– А, может, поедим хорошенько, ну, чтоб потом сил было больше?

– Тогда я точно вытрясу из тебя всю пыль.
– весело замечает Рем, как ни в чём не бывало.
– Лучше уж потом и поедим.

– Как скажешь, - также непринуждённо стараюсь ответить и я.
– Ну, я готов, а ты?

– Что-то ты уж больно долго готовишься, - бурчит он.

Я молча, а как же ещё, беру его обмягший член в рот, ласкаю головку, уздечку, снова вбираю и наслаждаюсь. Рем стоит и смотрит на меня, мол, когда я закончу с этими нежностями и можно будет и дальше «трясти» меня, но ведь я - слизеринец, и до конца теперь его уже точно не выпущу изо рта, выпью всего, да и точка. Я уже давно не вспоминаю о нашей былой отроческой войне и о том, что учились мы в противоборствующих извечно, и по сей день, Домах. Только теперь это не война, как было накануне падения Лорда, но обычная борьба за первенство - в баллах, квиддитче, борьба своих лидеров и кумиров, всё опять-таки из области квиддитча.

Всё, не будет наследнику крёстного, по крайней мере, до следующего нашего спора.

Рем скулит, говоря, что я его обманул, а я прибавляю:

– Безбашенная гриффиндорская тяга к приключениям обуяла?

Он сначала обижается, но я соглашаюсь на мировую:

– Сначала поедим, а там, гляди, тебя и снова разберёт, согласен? Я не против.

Вдруг он падает возле меня и шепчет:

– Север, Север, не оставляй меня.

И я снова беру его за голову, но не глажу, а целую, глубоко-глубоко. И он начинает мне, пока ещё слабо, отвечать, потом сильнее, затем наваливается на меня с силой сверху и спрашивает: