Замок Эйвери

Эльфиха возвращается с кульком, уместившимся бы на моей ладони, и отверачивает тряпку, правда чистую, с мордочки эльфёныша.

Я чуть не скривился в гримасе отвращения, но на меня внимательно смотрят все эльфы и их Свободная Матерь.

– Хорош, хорош, сколько ему?

– Пять месяцев, Хозяин, и он совсем мало ест. Клянусь прекрасными светловолосыми длиннокудрыми эльфийскими Богами.

– Я принимаю твою клятву, Чинли.

– О, Свободная Матерь, позволь Чинли показать мне комнату, в которой обитает мой наследник.

Старуха, распираемая гордостью от такого обращения, отлепляется от моей ноги и приказывает Чинли показать мне всё, что касается наследника сэра Гарольда Джеральда Снейпа.

Мы с оживившимся Ремом идём за семенящей миниатюрной Чинли на последний, третий этаж, откуда раздаваётся вопль младенца.

– Чинли отлучилась по приказу Хозяина и Свободной Матери во время кормления наследника Хозяина.

– Ну так, иди и покорми его, чтобы он не орал, - говорю я.

– Чинли быстро покормит наследника - он ест хорошо. Чинли не заставит Хозяина и его супруга ждать долго.

С этими торопливыми словами эльфиха исчезает, и через секунды две вопли прекращаются.

– А откуда она узнала о моём скромном статусе?
– впервые за несколько недель улыбается Рем.

– Понятия не имею, но они же эльфы, вдруг они распознают связи между людьми?
– также, улыбаясь, с удовольствием спрашиваю я.

Мне кажется, что ещё немного, и эльфы нас помирят.

Тут одна из дверей спален приоткрывается, словно бы в ожидании нас.

– Пойдём, Рем, поглядим на моего наследника.

Тот охотно прибавляет шаг.

Мы входим в настоящую уютную детскую - весёлые обои с какими-то дурацкими зайцами и медвежатами. Просторное помещение с двумя стрельчатыми окнами, украшенными тюлью с оборочками, большая колыбель, а в ней - маленький Снейп, стоящий и держащийся ручками за край деревянной кроватки.

– О, он уже умеет стоять!
– восклицаю я в невольном порыве.

– Чинли хочет сказать, что сэр Гарольд Джеральд Снейп умеет делать по пять шагов.

– Он очень хорошо выглядит, Чинли, когда ты собираешься отлучить его от груди?
– спрашиваю у эльфихи.

– Чинли перестанет кормить наследника Хозяина, когда тот сам откажется от молока. Ещё Чинли говорит, что её муж варит каши и делает пюре из овощей для наследника Хозяина.

– Значит, вы оба будете вознаграждены, когда наследнику понадобится няня. И поверь, очень хорошо вознаграждены.

– Ну, что же ты, Север, возьми сына на руки, приласкай его, не то, клянусь, я сделаю это сам, - восторженно, забыв обо всём, что было, бормочет Рем.

– Вот и бери его, а то он ещё обделается после кормления.

– Ты позволяешь? Правда?

– Да позволяю, бери, поиграй с ним, если хочешь.

– А ты?

– А я уже всё увидел, что хотел.

Рем осторожно, будто стеклянного, вынимает моего наследника из колыбели.

– Только не вздумай его подбрасывать, а то он, всё же, поел.

– Да что я, элементарных вещей не понимаю, что ли?

– А кто знает, что тебе взбредёт в голову?
– вкрадчиво, напрашиваясь на ссору, спрашиваю я.

Но Рем не замечает моих подколок, он нежно прижимает дитя к себе:

– Где твой папочка?

В ответ раздаётся эльфийское курлыканье и щебетание.

– Боги, он же не говорит по-человечески!
– восклицаю я в ужасе.
– Чинли!

Возникает эльфиха.

– Отныне с моим наследником говорить только по-человечески! А то ни ты, ни твой муж не дождётесь награды, а вместо этого я убью вас обоих!

– Чинли виновата, Чинли и её муж накажут себя с соизволения Матери!

– Без соизволения Матери, я - твой Хозяин и превелико тебя благодарю! Вот моё слово! А с Матерью я переговорю сам!!!

– Чинли и её муж спешат наказывать себя очень сильно по слову Хозяина.

– Вон!

Эльфиха исчезает.

– Ты всё-таки слишком грубо с ними обошёлся, - всё так же, держа весело курлыкающего младенца, говорит Рем.

– Мой наследник, в возрасте больше года, не издаёт человеческих звуков, ты хоть это-то понимаешь?!
– кричу я на Рема, тот кладёт ребёнка в кроватку и говорит неожиданно спокойным голосом:

– Не ори на меня при своём же наследнике.

– Да что он понимает?!

– Интонацию.

– Ах да, ты такой знаток младенческих мозгов, что можешь с уверенностью сказать - он запомнит этот наш разговор на всю жизнь!

– Прекрати устраивать истерику, Север, - угрожающе низким голосом произносит Рем.

– А то что?!

– Узнаешь, но не при ребёнке.

– Тогда давай выйдем!

– Ты действительно этого хочешь?

Рем молниеносно оказывается за моей спиной и заламывает мне руки:

– А теперь выйдем.

– Пусти меня, ты, пользующийся своей нечеловеческой силой оборотень!
– кричу я, стараясь ударить его по коленной чашечке, но мне не удаётся.

Он выводит меня из детской и, держа одной рукой мои руки в заломе за спиной, даёт мне изо всех сил по лицу, раздирая кожу на скуле и, кажется, от большого ума ломая нос, потом отпускает мои руки и, как ни в чём не бывало, спускается вниз.

Я от такого небывалого приступа агрессии супруга на минуту теряю дар речи, а потом кричу ему:

– Аппарируй к себе, видеть тебя в Лондоне не желаю!
– а сам торопливо, с помощью стихийной магии Земли, «чиню» себе нос и содранную кожу на скуле.

… Мы прожили по отдельности весь июль, пока я, наконец, не перестал пить так много и простаивать всё оставшееся время не над лекарственными зельями, а над Антипохмельным и кайфовать от него. Но проклятая гордыня не давала мне возможности аппарировать к Рему в его нищенский домик, чтобы снова позвать жить с собой, пока, наконец, более мягкий и чуткий Рем сам не апарировал ко мне с твёрдым намерением выяснить отношения полюбовно. Вот именно после занятия любовью мы всё и решили - он возвратился ко мне, и мы прожили пол-августа в согласии. Я набрал заказов от бьющих копытами, как пегасы, впряжённые в карету, постоянных клиентов и стал варить лекарственные зелья, так же хорошо, как и всегда. По вечерам я провожал Солнце, мы шли с Ремом спать, я перестал пить и только и мечтал об утре, когда, встретив восход, можно будет снова любить Рема.