Заморозь мне Маргариту

– Заметила следы на ее шее. Шрамы. Я, конечно, не уверена, но...

– Бр-р-р...
– Салли передернулся, как собака, выскочившая из воды. Не думай, что они найди убийца. У меня инстинкт.

Его руки не останавливались ни на минуту. Он то теребил заляпанные картонки, на которых стояли наши стаканы, то отковыривал от стола куски дерева, то тряс сигаретой над пепельницей, хотя стряхивать там было нечего. Могло показаться, что Салли нюхал кокаин на голодный желудок.

– Когда Мэри кричай, что внизу Фиалка, - продолжал он, - я подумай, что я сейчас...
– Он театральным жестом хлопнул себя по тому месту, где мог бы висеть крестик, чуть не ткнув сигаретой в свитер.

Я не поняла, что он пытается изобразить - сердечный приступ или crise de nerves<Нервный припадок (фр.).>, - но решила не спрашивать, побоявшись, что Салли примется в красках описывать симптомы. Он и так уже вовсю колотил кулаком в грудь, показывая, как часто билось его бедное сердечко.

– Не глупи, Салли, - остановила его я.
– Это не может быть Фиалка. Поверь мне.

– Правда?
– воскликнул Салли, с мольбой уставившись на меня.

– Судя по тому, насколько распухло тело, оно пролежало там очень долго. Очень мертвое и очень вонючее, - объяснила я. Предполагалось, что это успокоит несчастного Салли, но он лишь ахнул и затрясся, как старенький "фольксваген", не желающий заводиться.

– Надо позвонить ММ, - сказала я, чтобы отвлечь его.
– И в больницу узнать, как там Мэри.

– Да, позвоняй!
– быстро ответил Салли.

Он достал свой телефон и чуть ли не силой всунул его мне в руки. Я набрала номер мобильного Мелани Марш - сейчас она должна быть в церковном зале с остальными актерами. Ответил Мэттью, который очень важным тоном сообщил, что ММ репетирует и ее нельзя беспокоить, однако он передаст, что я звонила. Но узнав, что случилось, Мэттью мигом отбросил всю свою властность, и я услышала серию судорожных глотков. Наконец, несчастный юноша смог выдавить, что расскажет обо всем ММ и перезвонит. Я набрала номер больницы и после обычных пререканий с целой толпой медицинской братии услышала усталый голос: Мэри в порядке, хотя сейчас она спит, поскольку ей вкололи лошадиную дозу успокоительного. Под наблюдением пробудет до утра.

– Завтра же забирай ее!
– сказал Салли. Через несколько минут чирикнул телефон. Салли нервно дернулся и чуть не уронил трубку на пол.

– Это ММ, - сказал он, закончив разговор и выключив телефон.
– Она говори, завтра утром общий сбор, и мы рассказай всем об этом.

– Ладно.

– А сейчас, - решительно объявил Салли, - давай напиваемся!

* * *

До дома я добралась разбитая донельзя и обнаружила у дверей своей студии полицейскую машину. Постаравшись притвориться кристально трезвой, я осторожно двинулась в ее сторону. Из машины выбрался человек. Он был в штатском - даже в очень штатском: темные, весьма потрепанные, но хорошо отглаженные штаны и коричневая кожаная куртка, которая совершенно не смотрелась с такими брюками. Впрочем, с этими брюками ничего бы не смотрелось.

– 3-здрасте, инсп-пектор, - дружелюбно выговорила я.
– Б-боюсь, я немного п-пьяна и п-плохо выгляжу, но я как раз ид-ду д-домой.

Я замолчала и спросила себя, нарочно ли говорю дурацким пьяным голосом или... Второй вариант был не слишком приятным, и я его решительно отмела.

– Сэм, еще только шесть часов вечера!

Я почувствовала, как кожа на моем лбу собирается в складки.

– Р-разве б-было б-б-бы лучше, если б-б-бы б-б-было шесть утра? Ч-что в-вы им-меете в виду?
– Я брела ему навстречу, преисполненная чувства собственного достоинства.
– П-прошу п-прощения. Мне надо п-пойти домой и лечь.

Я начала рыться в кармане в поисках ключей.

– Я помогу.
– Он выхватил ключи у меня из рук, открыл дверь и потащил меня вверх по ступенькам.
– Заходи.

– П-полицейские зверства!
– завопила я, хватаясь за косяк. П-полицейские рас-с-п-правы!

– Заходи, черт возьми!
– Он оторвал мою руку от косяка и затолкал меня в студию.

– С-с-сволочь! А ордер у т-тебя есть? Я не разрешала т-тебе входить! Я плюхнулась на диван и приземлилась точно на выпирающую пружину.
– Ой! Черт!

Но во всем есть своя польза - от боли я немного протрезвела. Перекатившись на другой край дивана, я посмотрела на инспектора Хоукинса. Красавцем его никак не назовешь. Квадратное лицо, воинственно выступающие челюсть и нос, который ломали по меньшей мере дважды. Черты его лица совершенно не гармонировали друг с другом, но общий эффект получался достаточно привлекательным, к тому же у Хоукинса были синие глаза.

– Трахнемся?
– предложила я и зашлась от смеха, сочтя свою шутку верхом остроумия.

– Самое время задохнуться от хохота, - мрачно сказал Хоукинс, усаживаясь на подлокотник дивана.
– Нажралась посреди белого дня. В среду!
– зловеще добавил он.
– Только не надо спрашивать меня, почему я говорю про среду, - Хоукинс читал мои мысли, - а то я покажу тебе, что такое настоящие полицейские зверства.

– Я ху-художник!
– самодовольно провозгласила я.
– А художники склонны вып-пивать. Я уже не говорю о гнусных no-полицейских.
– Я начала злиться и одновременно трезветь.
– Как будто я не видела, как ты сам нажираешься.

– Не посреди дня.

– Шесть часов уже! Закат!

Хоукинс окатил меня недоверчивым взглядом, но по его виду я поняла, что он решил больше не доставать меня нотациями.

– Ты пьешь как лошадь!
– рявкнул он.
– Я тебя знаю, Сэм, - чтобы довести себя до такого состояния, тебе нужно выпить ведро. Небось утром еще начала.

– Утешала друга, у которого горе, - буркнула я.
– О господи!
– Я тупо уставилась на Хоукинса, внезапно вспомнив, какое именно горе случилось у Салли.

– Что такое?
– встрепенулся Хоукинс. Этот парень читал меня, как раскрытую книгу. Нет, скорее, как раскрытый комикс.
– Что случилось, Сэм? Сэм... Боже... только, пожалуйста, не говори, что ты нашла еще один труп. Умоляю тебя!

– Не я нашла. Я лишь присутствовала при этом. Свидетель я. Так что не беспокойся.

– О господи. О господи.

– Незаконнорожденное дитя Шкалли и Малдера к вашим ушлугам, шэр! А щас я, пожалуй, пошплю.

* * *

Мы с Хоукинсом знали друг друга достаточно давно. Познакомились, когда одна моя знакомая размозжила себе голову штангой (у нее был собственный гимнастический зал, где я работала инструктором). Хоукинс тогда ходил в простых сержантах. Если он будет продолжать подниматься по служебной лестнице с такой скоростью (при условии, конечно, что никто не узнает о наших с ним отношениях), то скоро станет главным констеблем Лондона. Я наверняка числюсь в полицейских списках опасных элементов во всех отделениях от Лондона до Эдинбурга. В иных обстоятельствах - если бы я не была богемным разгильдяем, а Хоукинс полицейским - мы, наверное, воспринимали бы наши отношения серьезнее.

Кроме того, у Хоукинса имелась подружка по имени Дафна, к которой я испытывала чувство благодарности и которую - виной тому ее нелепое имя и та одежда, что она покупала Хоукинсу, - я всегда представляла разумной и практичной девушкой, получившей образование в монастырской школе, с мощными руками и ногами, с обесцвеченными волосами, завязанными сзади яркой лентой. Я подозревала, что только наличие Дафны удерживало Хоукинса от невменяемых, заведомо обреченных на полный провал и жутко кровавых попыток наладить отношения со мной. Хотя, должна признаться, мысленный образ Дафны, который я создала для себя, все-таки успокаивал меня. Окажись она гибкой, элегантной, сексуальной богиней с бархатистым голосом и упругой грудью, ситуация, возможно, не так сильно веселила бы меня...