Заноза Его Величества

Да, его я тоже подозревала. И не знаю зачем ещё веду этот список. Но почему-то мне кажется, что эта настойка и тот, кто напал на него с кинжалом как-то связаны. И если я найду эту связь…

— А знаешь, почему я разозлился? — отставляет Георг пустой бокал, вытирая рот рукой. — Нет, не из-за наследника. А потому, что хотел тебя этой беременностью удержать.

— То есть? — убираю я на место свою книжечку.

— Если бы ты забеременела, — упирается он в стол, сложив руки на груди. — Ты не смогла бы вернуться назад.

— Ты хотел удержать меня силой? — выпучиваю я глаза. Вот же гад! — Нет, это даже не сила. Это — подлость.

— Да, это было нечестно, — и не думает он оправдываться. — Но ведь и ты поступила так же. Взяла эти капли у Шако.

— Я бы удивилась, если бы он тебе не сказал, — усмехаюсь я.

— И всё же он мне не сказал.

— И до сих пор жив?

— Да, с тобой я становлюсь добрее, — нагло лыбится он.

— Тогда кто это был? Фелисия?

Но он словно не слышит, оставляя мой вопрос без ответа. Ладно, хрен с тобой, у меня ещё есть что спросить.

— А теперь, значит, передумал? Решил меня отпустить?

— Ни за что, — уверенно качает он головой, и нависает над столом, опираясь на него руками. — Просто я не хочу детей от Катарины. Я хочу наших с тобой детей.

— И не хуже меня знаешь, что это невозможно.

— Только это не запрещает мне мечтать, — протягивает он приглашающе руку. — Но больше я ни за что не буду пытаться удержать тебя силой. Так что пей эти капли, милая! И сможешь вернуться домой.

— С радостью, — приняв его руку, поднимаюсь я. — Вот только дождусь, когда зацветут чёртовы крокусы.

— Всё? До чего же вы иномирянки ветренные. Так быстро и уже разлюбила?

— Ещё нет, но как после этого я могу тебе верить? И как после этого ты смеешь стыдить меня, что я всего лишь подслушала ваш разговор с Дамианом?

— А ты считаешь, что услышала что-то важное? — выводит он меня в центр комнаты, и кланяется, приглашая на танец. — Миледи!

— Конечно, Георг Робертович, — делаю я книксен и вкладываю ладонь в его вытянутую руку. — И важное, и нужное. Ты так уверенно говорил мне про войну, про действия Империи, про то, чем всё это может обернуться, а на самом деле никогда и не собирался идти против этой лживой церкви.

— То, что я говорю тебе в спальне, — кладёт он руку мне на спину, но, склонившись к уху, не двигается с места, — должно оставаться в стенах спальни. Это закон. А всё, что я говорю остальным, тебе лучше не знать. Однажды мне уже вонзили нож в спину. Если я направо и налево буду всем рассказывать о своих планах, как ты думаешь, сколько ножей в неё вонзят ещё?

— А мне? — даже и не знаю, что сказать в своё оправдание. — Если я буду жить в неведении? Если ты будешь мне врать?

— Ни одного, если я с тобой. Я тебе не врал. И всё, что тебе надо знать, я расскажу тебе сам, — прижимает он меня плотнее и увлекает, закружив по комнате.

— Откуда ты можешь знать, что мне надо, а что нет, Гош?

Боже, как это волшебно, даже без музыки двигаться ним в танце, что уже не хочется думать ни о чём.

— Потому что я родился и вырос в этом мире. В этом замке. В этих стенах. Потому что знаю, в отличие от тебя, по каким законам он живёт. И я с тобой. Я никому не дам тебя в обиду. Просто доверься мне. И поверь, что, если я не говорю куда уезжаю каждый вечер, значит, тебе лучше это не знать.

— А этот разговор с Дамианом? Ты бы рассказал мне о нём?

— Ну-у-у… — прищуривает он один глаз, останавливаясь. — Пожалуй, не всё. Про бордель точно бы опустил.

— Тогда я рада, что его подслушала, — прохожу под его рукой. — Это была самая интересная часть.

— Нет, не рада.

Охаю, когда он перегибает меня через руку, заставляя откинуться назад.

— Теперь ты ревнуешь, — возвращает он меня на место и снова прижимает к себе. — Тебе кажется, что я обижен на Катарину за то, что она меня обманула, отдалась Дамиану. Ты думаешь, что я ревную Катарину к нему. А это не так.

— Нет, теперь мне жалко Дамиана. И Катарину. И Таирия. И больше всего тебя, — забираю я руку и обнимаю его покрепче.

— Меня-то за что?

— За то, что ты хотел как лучше для всех. Хотел поступить правильно. И именно тогда в твоей жизни и началось всё неправильное. У нас говорят: благими намерениями вымощена дорога в ад.

— А у нас: благие намерения — для Орта, благие дела — для Ога. Но всё, что я сделал, было не напрасно. За это мне дали тебя, — целует он меня в висок. — А это столько счастья, что за всю жизнь мне столько не вынести.

— Ну и кто ты после этого? — задираю я голову.

— Тот, кто от всех этих разговоров ужасно проголодался, — привычно упирается он лбом в лоб. — И съел бы сейчас как минимум жареного быка.

— Ладно, — целую его быстренько. — Спрошу на кухне, остались ли ещё пирожки.

— И такой красный суп тоже неси. Ты говорила он вкуснее, когда вчерашний, — кричит он вслед. — Из овощей.

— Хорошо, — подмигиваю я, оборачиваясь в дверях.

И сама, сама иду для него на кухню. Слабая женщина!

Вот так борешься, борешься за равноправие, а потом появляется Он. И какие слуги! Какие кухарки, повара! Когда он ест из твоих рук и предпочитает то, что ты сама готовишь.

И пусть теперь придётся придумывать новый план, но это только у Карнеги «если вам достался лимон, сделайте их него лимонад». Вот он пусть и варит свой компот. А наши люди компот варят из овощей. И зовут его борщ. И будет он понажористее лимонада, а мой план покрасивше жалкого плана ведьмы. Потому что мне теперь не только есть ради чего умирать. Мне, чёрт побери, есть ради чего жить. И есть преимущество, о котором она даже не подозревает: я люблю его, и он любит меня.

Глава 51

Я всегда знала, что куда бы мы, девочки, ни шли, самый короткий и быстрый путь всегда лежит или через постель, или через желудок мужчины.

И честно говоря, я-то рвалась всего лишь на свободу. Всего лишь хотела, чтобы Гошик разрешил мне ездить куда мне надо, раз уж я обещала не задавать ему вопросов где он шляется каждый вечер. Пусть бы дал сколько угодно охраны, лишь бы разрешил.

Но, походу, нашла скоростной лифт. Он дал мне не только свободу передвижения, не только лучших своих бойцов в телохранители, но и Барта в придачу. А ещё сообщил, что завтра я вместе с ним пойду на Совет.