Западня

— Гонец привез еще портрет хозяина острова, — горячо зашептала на ухо Милли.

— Портрет? — я даже икнула от удивления. — И как он?

Кузина лишь махнула рукой. Гортензия так выла, что и у меня ноги подкашивались.

«О боги! Неужели чудовище?»

Хозяина острова никто никогда не видел, а тут портрет. Может, на холсте изображен мерзкий урод, вызывавший содрогание. А может, наоборот, хозяин — мужчина редкостной красоты, и все невесты не пропадают, а остаются жить у него в гареме.

Но новый вопль Гортензии мгновенно разрушил мою мечту полюбоваться на красавчика.

— Не хочу! Не пойду замуж! — выла в платочек Гортензия. — Он страшный. Как с таким б-у-у-у-ду?

«Хм, сама будто красавица», — думала я, вытягивая шею и пытаясь что-нибудь рассмотреть издалека.

— И вовсе не страшный, — уговаривала ее мать. — Он большой и сильный.

— А ты на его лицо посмотри, грубое какое, будто из камня. А-а-а…

«Ну, со своим лошадиным подбородком ты недалеко от жениха убежала», — хмыкала я про себя.

Сейчас плохо было ей, но я не сочувствовала. Эта кузина с первого дня появления меня в семье столько крови выпила, что жалеть мне нужно прежде всего себя. Я даже радовалась, что она уедет. С Милиссой у нас не такая сильная неприязнь.

— Зато он из высшей знати и очень богатый, — не сдавала позиции госпожа Феона. — Целым островом владеет.

— У нас дети родятся ур-о-о-о-дами…

— Рано еще о детях думать!

— Он с проклятого м-е-е-е-ста…

— И что? — вытирала слезы дочери баронесса Олдем. — Никто на острове не был, а пойти против указа короля мы не можем.

Я старательно держалась в тени, но, когда Гортензия бросилась вон из комнаты, а мать и сестра побежали ее успокаивать, тоже подкралась к портрету.

В картине, на первый взгляд, было все так, как говорила кузина, но, если приглядеться…

Я повернула рамку к окну и вздрогнула: мужчина, изображенный на портрете, стоял, широко расставив ноги. Он опирался на край стола, который казался карликовым рядом с ним, и смотрел прямо мне в глаза.

И его взгляд проник до глубины души, парализовал мысли и эмоции, разбудил неведомые чувства и тревоги. Я не разглядела его лица, оно будто расплылось, покрылось дымкой, зато эти глаза цвета антрацита потрясли, всколыхнули душу и отозвались где-то внутри колокольчиками.

Я вздрогнула, зябко повела плечами и отвернулась. Что это было? Гипноз? Но простой холст не может обладать магической силой.

Или может?

Черт! Опасный тип.

От такого хотелось держаться подальше. От него так и веяло неукротимой энергией, силой и магией.

А секундой позже догнало озарение: с его лицом что-то не так. Оно странное, похоже на… маску или…

Я схватилась за рамку, чтобы лучше рассмотреть детали, но где-то рядом стукнула дверь. Я вернула портрет на место, но спрятаться за штору не успела.

— Вот ты где, поганка!

Пронзительный крик тетушки пробрал до печенки. Я поморщилась и медленно повернулась. В первые дни своего попаданства я яростно спорила с ней, за что получала кнутом по спине и пятой точке — баронесса Олдем была скора на расправу. Сейчас уже привыкла и научилась хитрить.

— Доброе утро, тетушка,— я скромно опустила взгляд и сделала книксен.

— Марш одеваться! Опозорить меня решила, негодяйка? Разгуливаешь по дому босая и в исподнем.

— Услышала крики, вот…

— Огрызаться будешь?

Тетка подлетела ко мне и замахнулась коротким кнутом, которым потчевала слуг. Несмотря на пышные формы, она двигалась легко и свободно.

— Простите.

Я бочком обогнула ее и припустила к двери.

— Опять госпожа бушует? — спросил старик Тимон. — Ты бы осторожнее с нею, Лили.

— А, переживу!

Я махнула и вприпрыжку понеслась к лестнице.

Однако, несмотря на истерики Гортензии, сватов баронесса Феона не отменила. Брак считался почетным, приказ короля нерушимым, а слезы девушки — пустыми капризами. Слухи, что невесты исчезали в пути, оставались для простых людей слухами.

Но у тетки не возникло сомнений, почему выбрали для жениха некрасивую Гортензию.

Зато вопросы были у меня. Кажется, знать решила схитрить и отправить хозяину острова не дочку министра или советника, а девушку из дворянского, но обедневшего рода, за которую некому было заступиться.

Но свои мысли я решила держать при себе и вернулась в коморку на чердак. Накинула рубашку, поверх нее — серую рабочую тунику из грубой ткани, заплела волосы в косу, которую спрятала под платок, повязанный до глаз. Так велела ходить тетка, чтобы ее дочки против меня казались красавицами. Хорошо, что хотя бы лицо золой не приказала мазать.

Я слетела по лестнице. Сразу понеслась к умывальнику во дворе. Купальней мне не разрешалось пользоваться: она предназначалась для господ, а нищей племяннице там не место.

Но я и не унывала, уже приспособилась к подневольному положению и даже научилась извлекать из него выгоду.

В ожидании сватов родовой дом семейства Олдем встрепенулся, сбросил ленивое оцепенение и теперь пытался бодро приосаниться. Слуги, казалось, не спали всю ночь: мыли, чистили все, натирали полы и оловянную посуду до глянцевого блеска. Дворники метлами убирали каждый опавший листик и травинку.

То же самое оживление было и в подсобных помещениях. Мясники на заднем дворе разделывали свинью, помощники потрошили кур и фазанов, а кухарка пыхтела возле чана с тестом. С кухни неслись дивные ароматы готовившихся блюд.

— Лили, живо смотайся на рынок, — крикнула тетушка Грета, заметив меня.

Она стояла, вытирая пот с лоснившегося от жара лица, и тяжело дышала.

— Окей! А что надо?

— Опять ты со своими словечками!

— Хорошо, — я скромно опустила веки. — Вырвалось.

— Купи специй для начинки и еще дрожжей у Одноглазой, что-то мне не нравится тесто. И живо мне!

Я взяла корзинку, схватила с блюда большой пирожок и бросилась к воротам.

Глава 2

Люблю эти часы, когда город только просыпается. Торговцы, зевая, тянут тележки к своим прилавкам, хозяйки готовят завтраки, первые ученики плетутся на занятия к учителям. Господа еще не проснулись, а трудовой люд встает рано, ему надо зарабатывать на жизнь.