Записки империалиста

Временно исполняющий обязанности командующий французской армией в Крыму, генерал Франсуа Сертен де Канробер был очень не в духе. Ему предстояло отправить телеграмму в Париж с сообщением о прошедшем ночном бое. А он для союзников явно опять не удался.

Сначала с наступление темноты начались достаточно серьёзные вылазки со стороны русских, сразу нескольких местах по линии противостояния. Решив, что это разведка боем, нащупывание слабых мест перед атакой главными силами. Командиры полков, бригад, памятуя о мартовской атаке русских, в ходе которой они перебили и вытеснили с передовых позиций стоявшие там части и отбили все контратаки. Создав лучшие условия для своей обороны, более выгодной для себя.

Помня об этом командиры частей, стоявших на самой передовой, получив доклады он растущей силе атак со стороны русских, подняли по тревоги свои подразделения и запросили подкреплений. Сделав это, и немного успокоившись, перед ожидаемой атакой, они попали под неожиданно сильный и продолжительный для русских обстрел передовых и удалённых позиций. Огонь вёлся как с русских батарей, так и с кораблей из бухты. Как отметили выжившие участники боя, тяжёлый орудий у них точно стало больше. Особенно сильно обстреливались позиций, которые были напротив, люнета, который прикрывал собой Малахов курган и двух редутов за Килен-балкой. А после этого русские силами не менее полка, на каждом из направлений атаковали позиции. Понёсшие большие потери и ошеломлённые русским обстрелом, части дивизии Мейрана и Брюне были выбиты из своих позиций и вынуждены отойти с них. Получив подкрепления, которые к ним уже шли, они должны были контратаковать и в свою очередь выбить русских со своих позиций. Но, они и подошедшие к ним подкрепления были вновь обстреляны русской артиллерией и ракетами, что расстроило их порядки, дало новые потери и сорвало контратаку против русских, которые уже вовсю хозяйничали на оставленных французами позициях.

Союзники англичане не смогли помочь дивизии Брюне. Поскольку сами были атакованы после обстрела, крупными силами со стороны 3-го бастиона. И так же были вынуждены отставить свои передовые позиции. Возникло даже ощущение, что русские хотят прорвать осаду, нанося главный удар вдоль бухты и выйти к Чёрной речке, к своим позициям у Инкермана. Но, новых атак в этом направлении больше не было. Они забрав всё, что можно было забрать с собой, пленных в том числе, часть их отправив с ранеными к нам, через два часа отошли на свои позиции. Взрывая и сжигая, всё то, что осталось на позициях. Горело и взрывалось там ещё пару часов. Только после обеда начали проникать первые смельчаки, туда, где ещё вчера были хорошо оборудованные позиции пехоты и артиллерии.

По данные собранным к трём часам дня, Канроберу доложили, что французы понесли, убитыми, ранеными, пленными, пропавшими без вести потери в 4 367 человек, десятки орудий уничтожены, вместе с боезапасом. И потери только будут расти. Потери англичан его не интересовали.

Когда озвучили эту цифру, офицеры, которые были здесь же, отчётливо услышали, как генерал Канробер заскрипел зубами и застонал. Но, телеграмма о новой неудачи под Севастополем была отправлена в Париж. В этот момент он больше всего на свете хотел, что Пелисье, как можно быстрее шёл на поправку, что он, впрочем, и делал вполне успешно. Поэтому под страхом расстрела Канробер запретил ему сообщать весть он очередной неудачи французской армии под этим уже наверняка проклятым для неё Севастополе. Пусть выздоравливает, и взваливает на себя бремя это всё более неудачно идущей войны.

В свою очередь весть о поражении союзников и победе русских, на своих крыльях полетела в Россию быстрее, чем сапсан, когда атакует добычу.

Я был конечно доволен итогом ночного боя. Уже здесь в самом Севастополе была одержана чистая победа. Противник понёс серьёзные потери в живой силе, вооружении, получил ещё один удар по своему боевому духу и надежде на победу в войне. Мы получили наоборот подъём, уверенность, и неплохие трофеи. Штаб гарнизона Севастополя и Крымской армии опыт подготовки масштабных операций, с привлечением и взаимодействием всех сил и средств. Действенно себя показали себя штурмовые батальоны, в бронекомплектах, с мушкетонами, пистолетами, ручными гранатами и мортирками, тесаками, в дополнение ружьям со штыками. Так же ведение массированного артиллерийского огня по квадратам по заранее выявленными целями.

Большой штурм Севастополя, назначенный на 18 июня, в день сорокалетия битвы при Ватерлоо, вряд ли теперь состоится. Тем более это ещё не все номера программы, которая была приготовлена для союзников. И для того, что поучаствовать в следующем, двенадцатого июня взяв по пути в Бахчисарае, пацанов-царевичей, Николая, Александра, братьев Михаила и Николая. Я рванул по зеленой улице военно-полевого тракта, на всех парах, поднимая ввысь пыль копытами двух эскадронов охраны в Евпаторию.

Там нас ждал следующий номер программы, главным режиссёр-постановщиком, которого выступал сам командарм Крымской армии, князь Барятинский, его помощником, Николай Милютин, начштаба этой армии, оператором-постановщиком был генерал-лейтенант Степан Александрович Хрулёв. Который мог бы озвучить Омер-паше, сидевшему со своим корпусом в Евпатории немного изменённую фразу. «I» ve returned, Omer-рasha!!!»^[14]. И, в этот раз без права на неудачу. Хотя, прибыв к Евпатории, в расположение русских войск, 14 июня, после обеда, употребив его по назначению, и поспав около двух часов, и ознакомившись с планом операции, составе сил с нашей стороны, в успехе я был уверен.

ГЛАВА 8

РОССИЯ — КРЫМ

Июнь 1855.

Великий князь Константин Николаевич одним из первых в империи получил сообщение о приведение приговора вынесенного в Бахчисарае в исполнение. А он не был до конца уверен, что, Александр решиться на это. Полагал, что, фигуранты получат сроки, их лишат званий, наград, дворянства. Их лишили этого, и жизни тоже. Причём сразу десять человек!!! Для России даже после декабристов это по сути гекатомба. И Александр сам присутствовал на казни. От начала до конца. Ещё и устроил целое действо. Генералитет, офицеры Крымской армии и Севастополя, тысячи солдат и матросов, оглашение приговора на четыре стороны, журналисты, заснятие казни на дагерротипы.

«Да, брат, стал другим, — стоя у окна думал Константин Николаевич. — Это непреклонное требование борьбы с коррупцией, как он называет казнокрадство, злоупотребление, мздоимство. Он прямо одержим этим. Это похоже на… опричину. Любой может по сути выкрикнуть: «Слово и дело государево». И его сведения примут к рассмотрению. Такого наверно не было со времён, деда. Императора Павла. И Александр явно решил его превзойти. Точнее уже это сделал, и отца тоже».

Пока великий князь не мог сказать себе, что, он полностью поддерживает брата в этом. Хотя, когда, на заседаниях правящего триумвирата озвучивали суммы, которые теряла казна от этой самой коррупции. Имена, титулы и должности к этому был причастен. Он начинал понимать своего брата и императора. Прежде как императора. И тоже приходил к мысли, что если не победить, то, уменьшить коррупцию можно только вот такой опричниной. Хотя бы страхом возможной каторги, конфискации и эшафотом приостановить, взять под контроль и начать прижигать отрубленные головы этой гидре. Одновременно таким образом чистить авгиевы конюшни. Другими способами никто ещё в истории в борьбе с коррупцией не достигал значимых успехов.

Иоганн Людвиг Генрих Юлий Шлиман с каждым днём всё больше скучал по своей родине, настоящей родине, Мекленбурге. Тепло вспоминал о годах, прожитых в Голландии. В России, подданство которой он принял ещё в 1847 году, ему же наоборот нравилась с каждым днём всё меньше и меньше. Хотя именно здесь его дела окончательно пошли в гору и он стал богатеть. Здесь же наконец женился на Лыжиной Екатерине Петровне, удачно во всех отношениях. Но, детей ещё не было. Когда началась война его дела вообще пошли в гору. Используя свои широкие связи в России, Европе и США он на войне, как и многие другие делал деньги. Большие деньги. Он торговал серой, селитрой, свинцом, оловом, железом и порохом. Основными его контрагентами стали Военное министерство, Санкт-Петербургский арсенал, Охтенский пороховой завод и Динабургский арсенал. Только в один день — 3 июня 1854 года — он поставил Военному министерству 1 527 слитков свинца. А после чудесного спасения от пожара своего груза на 150 000 гульденов в порту Мемеля. Он окончательно поверил в свою удачу.

Не гнушался он и ещё более легкими деньгами. Большими деньгами. Поставлял в армию форму, обувь и прочее, при чём дрянную, купленную им за дешёво но, цену за это брал настоящую. Получал большие прибыля. Во время войны его месячный оборот достиг миллиона рублей. А, чтоб и дальше так было, делился с кем следовало и смазанный механизм и дальше работал исправно. Когда царём стал Александр Николаевич, он, уже долго живя в России, опасался, что новая метла начнёт мести по-новому. Поговорил с нужными людьми, они его успокоили, всё будет, как и раньше. И вот, теперь он, Генрих Шлиман, купец первой гильдии, миллионщик, с каждым днём всё больше и больше скучал по своему Мекленбургу. Причина такой тоски, был обман. Его просто, как говориться в России нае…ли, эти самым нужные люди. Поэтому он уже вторую неделю тосковал по своей настоящей родине… в Петропавловской крепости.

В тюрьме ему не нравилось, хотя у него была теплая, сухая камера и еду он получал вполне сносную. Надежда на то, что его из узилища вытянут его деньги и связи, стала тускнеть, когда ему вежливый следователь, сообщил, что сидит он как раз в том блоке, где и декабристы. И уточнил, что именно те, которых повесили. Потом начал называть имена с кем и когда он, Шлиман, проворачивал сделки, называл суммы убытков для казны. Следователь же давал ему газеты, где, шли официальные сообщения об арестованных, имена, должности, о процессах над ними. Некоторых он знал лично, кого-то шапочно и заочно. Свет в оконце, окончательно закрыло собой сообщение о казни десяти человек в Бахчисарае. Казнённые занимали очень большие должности в армии. Но, им всё равно накинули петлю на шею и вздернули как обычных уголовников. А ведь ему предъявляют обвинение в нанесении ущерба казне, которого вполне хватает для того, чтоб он тоже поднялся на эшафот. При этой мысли его пробил пот и ему стало немного дурно. Генриху Шлиману стало ясно, что, его точно теперь никто не спасёт и не прикроет. Кроме него самого. Поэтому на следующий день на вопрос следователя: «Господин, Шлиман вы надеюсь приняли правильное решение?» Он без колебаний сказал: «Да». После этого в течение нескольких часов называл имена, суммы, снова имена, описывал комбинации, махинации. На память он не жаловался. Он уже знал более десяти языков. И собирался учить древнегреческий. Так прошло ещё несколько дней. Он говорил, помощники следователя записывали. После этого он подписал все поданные ему бумаги. В том числе и о том, что, он возвращает наворованные суммы, добровольно компенсирует нанесённый казне моральный урон не извинениями, а гульденами. И бумагу от том, что со своего согласия берёт на себя обязательства работать теперь, так сказать на Россию. Изучение древнегреческого пришлось отложить. Нужно было заняться более насущными делами. Спасать свою жизнь и состояние.