Записки из страны Нигде
Шрифт:
Уж с первым я лучом,
Чтоб Валентиной быть твоей,
Ждать буду под окном.
Поднялся он, оделся он,
Дверь отперта была;
С ним дева в дом вошла тайком,
Но девой не ушла.
(перевод К.Р.)
Если начать размышлять, почему безумная Офелия выбрала именно эту песенку, наряду с прочими, также больше похожими на оплакивание возлюбленного, нежели отца («Где
Если искать здесь аналогов в римских, дохристианских обрядах, то ближе всего будет ритуальная формула, произносимая как клятва во время заключения брака: «Где будешь ты, Гай, там буду и я, Гайя».
«Я буду твой Валентиной, Валентин», - говорит девушка во время такой игры. Бог знает, какой смысл вкладывается в эти слова, - быть может, какая-то попытка «освятить» внебрачную связь?
Практически любой римский брак, кроме довольно редкого священного брака, мог быть расторгнут. По христианским понятиям дело немыслимое – во времена Шекспира браки уже не расторгались, разве что это делал король Генрих VIII, да и то ему пришлось ради этого пойти на серьезный конфликт с папой Римским. А вот в Древнем Риме развод был делом достаточно обычным.
Поэтому и «Валентин» с «Валентиной», возможно, «заключали брак» - временный, на одну ночь, а потом расходились.
Как такое возможно в христианской Европе? Самое простое объяснение заключается в том, что пространство праздника – это пространство сакральное (священное), иначе говоря, изъятое из обычного хода событий. Это как бы параллельный мир, другая вселенная с другими правилами, куда люди допускаются на определенное время и где действуют совершенно другие правила и законы. В обычной жизни, например, ни один человек не будет переодеваться козлом, целоваться на улице с незнакомкой или бегать с хлыстом за полураздетыми дамами. И наоборот – абсолютно трезвый человек в «офисном костюме» посреди всеобщего празднования, скажем, в честь Диониса будет выглядеть по меньшей мере дико.
Входя в праздник, человек входит в иной мир. Там, в ином мире, он должен, в идеале, немного измениться, получить от божества некие дары, после чего вернуться в обычное состояние и в привычную жизнь.
«Засада» же заключается в том, что женщина, отдаваясь стихии разгульного праздника, может «вынести» из сакрального мира в реальный вполне ощутимые материальные последствия в виде ребенка. Что, собственно, и произошло с Памфилой.
В смягченном виде эта же традиция «первого встречного» сохранялась очень долго. Впоследствии уже не было никакого физического контакта со случайным человеком, встреченным в особый, праздничный, вынесенный за пределы обыденного, день: от прохожего требовалось только его имя.
Именно эта ситуация представлена Пушкиным в «Евгении Онегине».
Гадание Татьяны приходится на Святки, а не на день Святого Валентина, - на Руси этот день, очевидно, не был известен. Но мы видим, что все те же поиски «первого встречного» занимают мысли девушки:
Чу... снег хрустит... прохожий; дева
К нему на цыпочках летит,
И голосок ее звучит
Нежней свирельного напева:
Как ваше имя? Смотрит он
И отвечает: Агафон.
«Таким образом узнают имя будущего жениха», - объясняет автор. Вопрос Татьяны – «Как ваше имя?»– это обрядовая формула, такая же, как и согласие стать «Валентиной».
Но почему гадание Татьяны считается неудачным – и предвещает неудачную любовь? Разгадка, очевидно, кроется в имени прохожего –
«Агафон».А что, собственно, не так с «Агафоном»? Сейчас, когда в школьном классе можно встретить и Меланью, и Тимофея – разве что до Сысоя и Акакия пока что не дошло, - чем может современного школьника удивить «Агафон»? («Онегина» мы впервые читаем в школе – помню, и у нас история с гаданием Татьяны вызывала недоумение, хотя в классе были сплошь Саши да Андрюши).
Пушкин вообще затейник – то притворно извиняется, что дал героине своего романа простонародное имя «Татьяна», то теперь вот «Агафон» должен насторожить читателя и сообщить ему нечто важное...
Как известно, в художественном произведении не бывает неговорящих имен. «Агафон» - имя более чем простонародное, оно, по тем временам, - грубое, «низкое». Пушкин сам это подчеркивает в другом комментарии: «Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами».
То есть в ответ на романтические мечтания Татьяны о суженом, о женихе, которого пошлет ей случай, небо, судьба, звучит имя совершенно простонародное, невозможное. Невероятно, чтобы такая девушка, как Татьяна Ларина, могла влюбиться в «Агафона», тем более признать в нем нареченного. Иными словами, встреча с беднягой Агафоном, которого барышня определенно сбила с толку своей выходкой, - это «несбывшееся», «неслучившееся».
Говоря еще короче, «Агафон» — это персонификация обманутого ожидания. Вот что «не так» с Агафоном. Первый встречный далеко не всегда оказывается переодетым принцем…
Словарь Брокгауза-Ефрона (конец XIX века) позволяет проследить дальнейшую эволюцию праздника:
«Накануне дня, посвященного святому Валентину, собирались молодые люди и клали в урну соответственное их числу количество билетиков с обозначенными на них именами молодых девушек; потом каждый вынимал один такой билетик. Девушка, имя которой доставалось таким образом молодому человеку, становилась на предстоящий год его «Валентиной», так же, как и он ее «Валентином», что влекло за собой между молодыми людьми на целый год отношения вроде тех, какие, по описаниям средневековых романов, существовали между рыцарем и его дамой сердца».
На самом деле в средневековых романах практически не звучат темы, обычные для дня святого Валентина.
У трубадуров не найдется ни одного произведения, которое соответствовало бы валентиновской тематике. Дама по преимуществу воспевается не как милый, прекрасный тюремщик, а как прекрасный сюзерен, властелин. Она не держит в плену, она повелевает, побуждает к действию и даже может отправить за море, в крестовый поход. Трубадуры играют с понятием власти, а не с понятием тюремного заключения, с «активом», а не «пассивом». Нет тематики святого Валентина и в типично трубадурском сюжете «любви издалека» - любви к даме, которую рыцарь никогда не видел и полюбил «по одним лишь добрым слухам о ней»: персонажи праздника святого Валентина любят здоровой, плотской любовью, им необходимо встречаться, касаться друг друга.
День святого Валентина: Поздняя любовь
00:00 / 04.03.2018
Сюжет Тристана и Изольды (любовный напиток) – как будто любовный-любовный и тоже нет повести печальнее, однако он никак не связан с тематикой дня святого Валентина: не адюльтер, но добрачная любовь молодых людей, чья конечная цель – брак, - вот кто находится в центре праздника.
Говоря об отношениях, «вроде тех, какие, по описаниям средневековых романов, существовали между рыцарем и его дамой сердца», благодушный Брокгауз подразумевает отношения платонические, отнюдь не плотские. Однако следует понимать, что для рыцаря, служащего даме, служение является самоцелью, а брак в этой куртуазной игре не подразумевается. Вообще желательно, чтобы дама была замужем, то есть – недосягаема. Тогда ее можно воспевать по всем правилам, а она тоже имеет полное право отказывать рыцарю в якобы желанной близости – и тоже по всем правилам. Впрочем, иной раз случается и адюльтер, - но, опять же, это не тема для святого Валентина.