Записки нечаянного богача 3
Шрифт:
— Я знаю, где тут адреса на домах пишут. Что ты задумал, Волков? — подозрительно поинтересовалась она.
— Да говорили как-то с Михаилом Ивановичем, что неплохо было бы по соседству жить. И детям раздолье, и вам с Леной на мобильной связи сплошная экономия. И нам с ним вечерами в картишки перекинуться, — я старался говорить легко, как о давно решённом, потому что споров с женой сейчас бы не вынес — в сон клонило со страшной силой. Рубило прямо.
— Дим, я громкую связь включу, Ане тоже расскажи, а то у меня слов что-то не хватает, — ого, не припомню навскидку ни единого раза, чтобы у Надежды кончился вокабуляр.
— Папа, папа, привет! — слышно, что недавно плакала, в нос говорила.
— Здравствуй, солнышко. Вы завтра с мамой и Антошей
— Как у деды Миши, такой же? — с восторгом закричала в трубку дочь.
— Ну, нам, наверное, такой же большой не нужен, но ты посмотри сама внимательно, чтобы всё на месте было — и комната твоя, и мангал во дворе, чтобы было где хлеб и сосиски жарить. Смотри, дело серьёзное. Справишься?
— Да, пап. Мне брат поможет, он совсем взрослый стал, почти как ты, — я будто наяву видел, как она кивает, тряхнув косичками.
— Умницы вы у нас с мамой. Спасибо. А за Лобо не переживай — он ко мне приплыл, мне помощь его нужна была. Привет тебе передаёт, мы с ним вместе прилетим скоро, не скучай.
В трубке повисло молчание, и лишь по дальним крикам чаек было понятно, что связь не прервалась. Видимо, девочки смотрели друг на друга, пытаясь понять, как и откуда я узнал про волчонка, которого недавно в океан унесла волна. В трёх с половиной тысячах километров от меня.
— Колдун? — неуверенно спросила Аня. Наверное, у мамы.
— Колдун, — с совершенно той же самой неуверенностью в голосе ответила Надя дочке.
— Но добрый! И наш! — тут в голосе Анюты сомнений уже не было.
— Точно. Наш и добрый, — подтвердила жена.
Головин снова принял позу и выражение лица американского актёра, загнав глаза под самый лоб, дескать, видали мы таких добрых — только успевай тела оттаскивать за ними.
— Не сидите на берегу долго, холодает и ветер поднимается, — не удержался я от очередной фразы, которую тоже вполне можно было считать сверхъестественной. Если не думать о том, что на побережье вечером всегда становится холоднее, когда темнеет, и усиливается бриз с океана.
— Ой, иди уже, советчик, своими делами занимайся! — Надя явно махнула руками.
— А мы пойдем к дяде Сальваторе, у него сегодня юб… буй… ябус… уха у него, короче, сегодня! — ловко обошла Аня незнакомое трудное слово «буйабес».
— Приятного аппетита, девочки мои! Передавайте всем привет, — сказал я и отключился. И в смысле звонка, и в смысле — вообще.
Проснулся от покалывания во всём теле, словно всего Диму отлежал. За окном висела осенняя хмарь, а в комнате было тепло и уютно. И о том, где я и как сюда попал — ни мыслишки, ни воспоминаньица. Комната была похожа на гостиничный номер, но какая-то более живая, что ли. Особенно, почему-то, запомнилась батарея — здоровенная гармонь чугунного радиатора, явно старинного. Захотелось подойти и прислониться к горячим рёбрам спиной, которая ныла так, будто вчера три машины с цементом разгрузил.
Стянул с себя клетчатый плед, опустил с кровати ноги, сразу удачно попав в ботинок. Но неудачно левой ногой в правый. Наклоняться, разбираться в обуви, соотнося её с нужными ногами, и зашнуровывать было тяжко. Хотелось завалиться на спину и затянуть памятное: «Заха-а-ар!». Буржуй я или нет, в конце-то концов? Но воспитание снова пресекло все попытки нытья. С детства мы так приучены: жив? Ходить можешь? Ну вот и ходи.
Вспомнилось, после одной заварухи отец присмотрелся к моей скособоченной фигуре и походке и отправил делать снимки. Только перчаток велел не снимать, чтоб сбитыми костяшками коллегам поводов для слухов не давать. Ругаясь про себя последними словами, я добрёл до больницы, радуясь, что рентгенкабинет находился на первом этаже горбольницы. Здоровяк-доктор, батин товарищ, помог залезть на отвратительно холодный стол и вышел, накрыв меня свинцовым фартучком. Откуда-то прозвучал его хриплый голос «Не шевелись», а потом «всё, слезай». Пока я корячился со шнурками, он вернулся
со снимками, ещё сырыми, и прилепил их к подсвеченной рамке на стене. Поизучал внимательно. Обернулся и спросил:— А ты как сюда добрался?
— Спасибо, хорошо, — вежливость к медработникам у меня была в крови с детства, что называется, с молоком матери и ремнём отца. — А что такое?
— Ничего, просто у тебя обе ноги сломаны, — легко, как о чём-то незначительном, ответил рентгенолог. А я тогда подумал — как же я теперь до дома-то дойду, с этим ненужным знанием?
Оказалось всё проще и безопаснее, чем я с перепугу решил: сломаны были берцовые кости, притом малые. И оказалось, что трещина — это тоже перелом, только какой-то не то партикулярный, не то что-то вроде того. И отдельно запомнилась фраза, звучавшая весомо, политически: «в состоянии консолидации». Проще говоря, кости уже срастались сами, без присмотра и надзора, как хотели. Тогда я понял, что множественные переломы ног тоже могу переносить «на ногах», как и рёбер, и прочей мелочи, типа пальцев.
Поэтому, проверив, что стоять могу вполне уверенно, и даже ходить получается, я заправил постель, расстелив поровнее плед в красную и коричневую клетки, и вышел в коридор. Он был довольно длинным, тёмным, с одной стороны заканчивался лестничным пролётом, а с другой — куда-то поворачивал. О том, где я нахожусь, мыслей по-прежнему не было ни единой. Ну, кроме того, что это точно не гостиница, и не больница.
— Дмитрий Михайлович! — тихий хрустальный колокольчик за спиной в тишине и полумраке прозвучал как выстрел. Но я не упал, как убитый, а только подскочил. И развернулся, кажется, ещё в воздухе. Из-за приоткрытой двери выглядывала Мила Коровина. Надо бы попросить Лорда не затягивать со свадьбой, кстати — эта фамилия ей совсем не шла.
— Можно просто «Дима», мы ведь почти родня, — ответил я, пытаясь скрыть смущение за свой идиотский подскок с поворотом. Тоже мне, Авербух недоделанный нашёлся.
— Бабушка просит зайти, — она открыла дверь пошире и повела рукой. Это было так грациозно и величественно, что внутренний скептик сделал книксен. И тут же выхватил пинка от фаталиста. Затем они оба внутри, а я снаружи, щелкнули каблуками, склонив голову.
Комната Ворон была в точности такая же, как та, из которой я только что вышел. Дагмара сидела в кресле возле батареи, протянув к чугунным рёбрам ладони. Мила притворила дверь, прошла и устроилась в кресле напротив бабушки, забравшись на него с ногами, как маленькая.
— Доброе утро, Дима! Силён ты поспать, — добродушно сказала старуха, приветственно склонив голову. Платье на ней было синего бархата, цветом напоминавшее глаза внучки. Наверное, и у неё самой раньше были такие же. На голове была серебристо-бежевая шляпка, та же, что я уже видел в больнице. Вуаль скрывала глаза, но будто подчеркивала прямой острый нос, крылья которого шевелились, словно Ворона собирала информацию единственным доступным ей способом.
— Здравствуй, баба Дага. Видать, наконец-то никому не нужен оказался, раз выспаться дали. Расскажи, что тут было, и где мы вообще? — Я заметил справа в углу ещё одно кресло и упал в него.
Оказалось, что два нижних жилых этажа над «Корчмой» полностью принадлежали Василю и иногда использовались, как отельный номерной фонд. Только для своих, разумеется — ни на каких Трипэдвайзерах и прочих профильных ресурсах информации и отзывов об этом месте не было. Добрый корчмарь распорядился поселить дорогих гостей тут, потому что вокруг здания началась такая свистопляска, что хоть святых выноси. Вслед за виденными на камерах машинами Мордухаев на площадь стали стягиваться другие, не только легковые — были и автобусы, и крытые грузовики. Силовой вариант переговоров враги планировали заранее. И очень удивились, когда все въезды-выезды в секунду оказались перекрыты тяжелой техникой при крупных калибрах. На зданиях и в окнах появились силуэты вооруженных людей, а по приехавшим заплясали красные точки лазерных целеуказателей. И их было много, гораздо больше, чем вооруженных людей на виду.