Записки отставного афериста III
Шрифт:
– Там народу посадили-постреляли немеряно, вроде.
– Совещаниями брали. Приезжают рыбные начальники руками водить, а их из кабинета в коридорчик и к стеночке в итоге.
– Папеньку тоже?
– Авотхуй. Папенька умудрился соскочить в Израиль за две недели до аресту.
– Как?!
– Не знаю. Но смог. Ты б видел рожи оперов, что за ним на дачу пришли. А где, грят, свет наших очей Соломон Моисеич? Очень мы по нему скучам. Дайте нам обнять дорогого человека! А родные и близкие: пишите письма мелким почерком, – Хайфа, до востребования… Старший мусор лет на пять постарел сразу. Бабка моя, что при Сталине десятку ни за хуй собачий отмотала, получила сеанс. Так-то она папеньку не жаловала. Сидела в кресле-качалке, курила папиросы с мундштуком и при виде зятя орала жидыбаные.
– Абанамат?
– Ну!
– Как в анекдоте.
– Они нам назло такие траншеи вырыли… В полный рост. Ну, а делать-то нечего. Бабка сказала, что зять в огороде чего-то зарыл. Хошь не хошь, а копай. В ноябре под мокрым снегом это особенно приятно. Без всякой надежды на результат: ежу понятно, что старая сквалыга в глухой несознанке. Бабка кайф ловила три дня на теплой веранде. Смотрела, насмотреться не могла, как мусора в грязи по уши ковыряются. Покуривала да покрикивала. – Шевелите бульонками, краснопёрые! Упёрлись рогами и вперед, к победе коммунизма! Родина не забудет ваш доблестный труд! – Опера гугниво матерились в ответ, размазывая глину по посинелым лицам. Временами урка меняла показания, как татарин на суде. То там зять рылся, а то вон там. Всё под протокол, учёная. Начальники умоляли угомониться, но та ни в какую. А участок в полгектара.
– А поди не выкопай! Дело-то резонанс. Мульёны пропали из казны!
– Во-во.
– Папенька жив?
– Еще на наших похоронах простудится.
– Устроился нормально?
– С такими бабками?
– Он ещё и бабловывез?! Как?!
– Через раввина. Была такая фишка, – раввин переписывал номера 100 долларовых банкнот, затем их жгли, а он ручался, что деньги уничтожены. По приезду бабки отдавали эмигранту. Ну, понятно, за вычетом комиссии и десятины.
– Сильно! Себестоимость бумажки-то копеечная.
– Угу. Так что папенька в шоколаде. Он мне, кстати, помог в Афган не загреметь.
– Это как?
– Это так: попал я в Чирчикскую учебку. "Школа Героев Советского Союза" её звали. Посмертных, в основном.
– За разрядную книжку?
– Ага.
– Меня чуть тоже не загребли туда же. По той же причине. Ну и?
– Ну и как-то не хотелось мне интернациональный долг отдавать. Я ничего взаймы не брал, с хуя ли я им должен? Прикинул хуй к носу: либо турма, либо война.
– Ну а потом предложат "или-или"
– А папенька меня учил, что, если тебе предлагают на выбор два варианта, всегда есть третий – послать предлагающего нахуй.
– И как?
– А я пошёл и написал письмо в политотдел, что хочу служить Родине в Афганистане.
– Ай, красава! Я всё понял!
– Ну да. Если б я упирался, то меня б в борт сапогами утрамбовали, аппарель захлопнули, и лети в теплые края. А тут как так? С чего-то? Нет ли тут измены какой? Особист начал копать, а там… родословная такая, что в тюрьму не возьмут. Он мне потом всю рожу слюнями забрызгал, когда орал. И дулю с обгрызанным ногтем в нос сувал. – Кхуй, вам, – кричал, – товарищ солдат! К-хуй! Залупу вам с красным отворотом на воротник, а не заграница!
– Красиво!
– А я в ответ визжал, мол, вы антисемит, тащщмайор! Я Министру Обороны напишу! Я требую! Мои товарищи! Я комсомолец! В общем патриотизму нагнал – лопатой не отгрести.
– Я понимаю. Если тебя отправят, ему полтора года трястись. Не дай Боже ты сдернешь – ему пиздец. Вылетит из армии с волчьим билетом. И это в лучшем случае. Ты ж засвеченный.
– Так для того и старался! В ГРУ писал! Мол, чо за хуйня! В Политотдел! Меня ещё и за это выебли. Но тут лучше перебздеть, чем недобздеть. Особист потом месяц тягал на задушевные беседы. Мол, чего я за речкой забыл? А я в ответ пионера-героя включил и ни с места. Отстал в итоге. Правда, пришлось на бис три раза шухер устраивать. Там же каждые полгода отправка. А у нас в армии бардак… Как бы ненароком не загреметь со всеми. Ну я за месяц до опять: хуяк! – заяву в штаб! Мои! Товарищи! Там! Кровь! Проливают! (кулаком по столу-еблысь! еблысь!) А я! Буду жаловаться!
Министру! Нет! Генеральному секретарю! В ООН, бллядь! И ещё раз кулаком по столу! Так и прокантовался до дембеля.– Да, помог те папенька! Ну, за родителей!
– Огонь!
Трагедия огнеборца
Давным-давно я напару с Кабаном заведовал автолавочкой под Электрозаводским мостом. Ну там мойка, автосервис, автомагазин и тд.. Проходное место принесло реку клиентов и море головной боли. Раньше-то я всё больше по глухим закоулкам шхерился, а тут те и метро, и набережная Яузы. Весь на виду.
Ошарашенно ознакомился с ценами на наружную рекламу. Почесал репу. Не ставить наружку – верх идиотизма. Ставить – край расточительности. В итоге прикупил два горбатых "запора" (ЗАЗ-965) по дешёвке и повелел выкрасить их в зебру. Поверх "Запорожцев" захерачил освещаемую изнутри конструкцию, на которой и расположил рекламу. И выкатил сию композицию к дороге. Народ поразевал рты.
Некоторые зазевавшиеся ценители прекрасного прям с улицы заезжали к нам на кузовной ремонт.
Я тем временем штудировал законодательство.
Некоторые, особо полюбившиеся строки учил наизусть.
Через день пришли ожидаемые гонцы из мэрии. Мол, тряси мошной, купчина. Иде разрешения?
– На что?
– На наружную рекламу!
– Какую?
– Вон, стоит!
– Где?!
– Издеваешься?! Вон на машине!
– Да где?!
– Тебя мордой потыкать?
– Извольте, сударь.
– Пошли!
Подходим. Крапивное семя белый от ярости.
– Вот!
– И где тут наружная реклама?
– Ты дурака включил? Ну, погоди, сука!
– Что такое наружная реклама?
– А?
– Хуйна. Закон читал? Помочь?
– Нну…
– Залупу гну.
Акафистом, нараспев цитирую священные строки: "Распространение наружной рекламы с использованием щитов, стендов, строительных сеток, перетяжек, электронных табло, проекционного и иного, предназначенного для проекции рекламы на любые поверхности оборудования, воздушных шаров, аэростатов и иных технических средств стабильного территориального размещения (повысив голос и воздев перст ввысь), далее – рекламные конструкции, – монтируемых и располагаемых на внешних стенах, крышах и иных конструктивных элементах зданий, строений, сооружений, а также остановочных пунктов движения общественного транспорта осуществляется владельцем рекламной конструкции, являющимся рекламораспространителем, с соблюдением требований настоящей статьи…"
Для полноты картины ещеё и раскачивался, декламируя, как раввин.
Для буквоедов: позже власти таки прикрыли лазейку, присобачив в закон про "сооружений или вне их", но в ту пору эта дыра таки зияла в законодательстве.
– Где тут про машины хоть полслова? Или это статосрат? То есть сратостат? Тьфу! Ну то бишь этот… как его… из головы вылетело… тебя напоминает… гондон надутый… аэростат, во!
Стрюцкий деморализован. От лысого быдла он такой начитанности явно не ждал.
– Коньяк будешь?
– Что?
– Коньяк. Хороший. Пошли накатим, а то холодно же.
– Пошли!
– И что ты мне хочешь предложить?
– 100 долларов и скатертью-дорожку…
– Это унизительно!
– Ежемесячно. Исключительно в знак уважения. Ибо платить за эту халабуду я по закону не обязан.
– Я ГАИ позову!
– Да хоть пожарных! В ПДД тоже про то ни слова.
Зря я про пожарных ляпнул. Где мне, тупенькому, знать, что брандеры были броня и секира мэрии. Мстительная чиновничья сука деньги взяла, но наутро ко мне припёрся пожарный инспектор Закоруйко. Квинтэссенция хохла. Просто эталон щирого малоросса: мелкий, круглый, краснорожий, вечно воняющий чесноком гондон. Я мечтал послать его в Парижскую палату мер и весов. В космос. К чёрту на рога. В ад. Хотя он бы там всех заебал своей пожарной безопасностью и все котлы б опечатал. Жуткой дотошности и жадности была скотина. Еле сошлись на мзде. Но мало ему было. То у него день рождения. То у его жены схватки. То его сноха болеет. То у его собаки течка. И по всем поводам плати! "451 градус по Фаренгейту" стала моей настольной книгой. Я уже всерьёз подумывал о расправе.