Записки отставного афериста III

Я, расплющив нос об стекло, подвывал от предвкушения.

Секунда ушла на узнавание своего. Четверть секунды – на маваши. Загоруйко схватил ногу в дыню и вылетел из седла. Глядя на расправу, я невольно вспомнил Остапа: "Я человек завистливый, но тут завидовать нечему!"

События развивались аналогично бендеровскому сюжету. Минут 15 толпа месила телесно обильного брандмейстера ногами. Его отчаянные вопли ласкали мой слух. Потом босяки подняли героя и понесли визжащее тело к реке.

– Хм. В ногу идут. Красиво! – мелькнула шальная мысль.

Дойдя до набережной (движение встало, давая дорогу процессии), шобла ускорилась, перешла на куртц-галоп и с разгону запулила Загоруйку в Яузу. Почти до середины реки.

Я оргаистически стонал от наслаждения.

– Низко пошёл, видать к дождю, – в башку лезла какая-то ересь. Люди глупеют от счастья, как известно.

Больше Закоруйки я не видел. Шуму, как ни странно, было немного. Саня заранее заслал денег и превратился в "неустановленное следствием лицо". Дело встало. Зимой Закоруйке позвонили и пообещали сделать Порфирием Ивановым. Моржом-подледником.

Хохол быстро всё понял и написал объяснительную, в которой указал, что искупался сам, спасаясь от московской жары. Дело закрыли.

После ни один брандер к нам не заходил. Думаю, гори мы все синим пламенем, – ни один пожарный расчёт бы и с места не сдвинулся.

И ладно. Мы по ним не скучали.

Совращение несовершеннолетней конторы

Проблема моя в том, что сам себя я считаю скромным, застенчивым, глубоко порядочным соплежуем. Нежным и ранимым дитёй исторгшей мя соцсреды. Вихрастым голубоглазым тонкошеим жидёнком из художественной школы.

Кабы не друзья, что вечно норовят мне матку правды порезать, так бы и жил в розовых иллюзиях.

– Слышь ты, порядочный, хорош из себя Иисусика строить! Что ты с Мишей сотворил, напомнить? Напомнить, спрашиваю? Чего морду воротишь?

Мучительно краснею. Неужели это всё я творил?

С Мишей нас познакомил человек с исконной фамилией Рабинович. По классификации Бабеля его можно было смело называть "Пять жидов".

Просто символ еврейского прохиндейства. Свёл он нас с Мишелем с целью наживы. Впрочем, он всё в жизни делал с этой целью.

Мне кажется, он и в туалет ходил только за кэш. Причём платило заведение.

Обусловив процент и поручившись за нашу вменяемость, Рабинович отчалил по своим корыстным делам. А мы продали Мише расселённую нами хату.

Ну и как бы вошли в "ближний круг". То есть перешли на ты и стали званы на корпоративные пьянки. Миша был настоящим "человеком в футляре". Самоконтроль у него достигал небывалых высот. Всегда в отглаженном костюме, белоснежной сорочке, при галстуке, гладко выбрит, пахнет одеколоном, и это валяясь поутру на полу кабинета после корпоратива. В беспамятстве.

Что поделать, "насухую" тогда дела не делались.

Миша был из первых кооператоров-мастеров купи-продая. Гениальный продаван. Например, они покупали морские контейнеры с непойми-чем. Недавно видел нечто подобное в "Дискавери". Собирают толпу потнорылых хомутов, распахивают двери и "глазками балуйся, ручками не суйся". И аукцион.

У Миши было жёстче. Дверки не открывали до продажи. То есть есть железный ящик – 40 футов неизвестности. Покупаешь и смотришь, что купил. В эпоху полного дефицита, как правило, оставались с наваром. Но бывали и влёты. Как-то прикупили контейнер, полный японской бытовой техники. Одна беда, – ящик уронили в воду при погрузке.

Другой раз открыли и остолбенели. Всё железное нутро было заставлено бутылями по 100 литров с жидкостью для… барабанная дробь… полоскания рта. Кто, кто, блядь, эти неведомые великаны, что полощут пещеры своих ненасытных ртов из 100 литровых емкостей? – недоумевали озадаченные покупатели. И где искать этих Пантагрюэлей, мать их ити?

Гаргантюа так и остался с непрополощенным ртом, товар залёг на склад мёртвым грузом.

Сидят-горюют. Тут уборщица в кабинет шасть. Мол, валите отседа, ироды, глаза б мои на вас не глядели, все серють и серють, сволочи, а мне за ими убирай…

Побитыми шавками выпрыгивая из своего кабинету (для уборщицы директор не авторитет), Миша уловил знакомый запах 100-литровой свежести. Долго мялся под дверью. Потом просунул нос в щель.

– Баб Нюра?

– Чего тебе?

– А зачем вам это?

– Стёклы мыть. Хорошо отчищает, и разводов нет. Всё, пшел вон, некогда мне с тобой лясы точить!

– Эврика!

В итоге продали в школы, разбавив 1 к 5, как средство для мытья окон. Наварились втрое от затраченного.

Однажды Миша позвал нас на корпоратив. 5 лет конторе. Небывалые достижения отметить. А что? Полторы тыщи рыл работает, склады, заводы, пароходы, – чего ж не отпраздновать успехи?

Сидим по праву руку от кормильца. Работники поочерёдно лижут Мишину жопу. Тосты, здравицы, "многая лета". Унылое лизоблюдство. Мы скучаем. Миша накатил стопийсят и душа его возжелала празднику.

– Ну как вам тут?

– Полный отстой. Зачем ты вообще эту хуергу затеял?

– Ну, единство укрепить. Корпоративный дух усилить. Погоди, ща конкурсы будут.

– Кто ловчей тебя в анус поцелует? Или, не приведи господи, стихи читать начнут тебе во здравицу?

– Ну да, есть у нас поэт…

– "Оду скупости" сочинил? Меня стошнит.

– А что делать-то?

– Давай хоть проституток привезём.

– Каких проституток?!

– Ну не политических же! Этих у тебя и так полон дом. Обычных.

– Ты шутишь? В Москве? Проститутки?!

– Миш, ты, если на Марсианскую разведку пашешь, передай, чтобы готовили вас тщательнее. Палишься же.

– Где их продают?

– Тебя контейнером прищемило? Везде! Везде стойбище блядей! Всё Садовое ими обсажено. Тверская тоже.

– Ты гонишь!

Смотрим друг на друга одинаково недоверчиво.

Миша не верит, что всё сердце нашей великой Родины щедро усеяно блядями. Я, в свою очередь, не верю, что кто-то может сомневаться в тотальном обляденении родной столицы.

– Поехали!

Едем. Я, Бегемот и Дима. Что за херня! Ни одной шалавы!

Михайло начинает издеваться. Я в прострации. Куда они все делись? Тут же каждую ночь тучные стада продажных самок паслись!