Записки Учителя Словесности э...нской Средней Школы Николая Герасимовича Наумова

Николай боковым зрением увидел, как в мастерскую входит председатель колхоза, но повернулся к нему, только когда Дударик уже стоял за спиной.

Долгим , безучастным взглядом тот рассматривал лежащий на боку трактор.

– Думаешь, надёжа есть?
– скептически скривил узкое лицо председатель.

– Я дело делаю, - просто ответил, Николай, - а думать, это по твоей части

– По-твоему, мы тут в бирюльки играем?

– Не знаю, во что вы тут играете, - пожал плечами Николай.
– Только у кого-то сейчас шкура на спине трещит, а кое-кто в штанах шары гоняет. Разницу чувствуешь?

– Но-но, я бы предостерёг, с председателем колхоза разговариваешь, не забывайся!
– пригрозив пальцем, построжавшим голосом, но с опаской поглядывая по сторонам, не подслушивает ли кто, сказал Дударик.

– А ты меня не пугай, пуганый. Такая война идёт, там отцы, мужья, братья гибнут под огнём и пулями, - продолжал чеканить Николай, - тут, бабы и подростки, как проклятые жилы рвут, глаза на лоб лезут а ему, хоть бы хны! Ты почему ребятам не разрешил с трактором поковыряться? Небось, по другому бы думал, если б самому пришлось в лямку впрягаться. И откуда вы, вот такие берётесь? Хотя, понятно откуда, чего от гнилого корня можно было ждать? Молчишь. Потому что сказать нечего!

– Ну нет, сказать мне есть чего. И скажу.
– Председатель рубанул рукой воздух.
– Правду, как она есть. Вот ты, танкист, до войны в передовиках-стахановцах ходил, переходное красное знамя - на твоём тракторе постоянно прицеплено было. Так? Так! Почёт, уважение, слава, благодарности, рукопожатия под духовой оркестр - всё тебе! А где моё место было? В сторонке, подальше, там где ни похвал, ни рукоплесканий не слыхать, потому как моим делом были циферки. Так? Так! А теперь фактик небольшой. Ты, при твоих заслугах, где нынче? В пекле, под пулями. Бронь-то, не дали. А моё место где? А тут вот, по бля бабьих подолов. И голодновато порой, и холодновато, но, самое главное, самое основное, я за жизню и здоровье своё не боюсь, и бабами, как командовал раньше, так и буду командовать. Вот потому-то ты и бесишься. Не так ли?
– Дударик пытливым взглядом, с прищуром, посмотрел на Баринова

– Нет, - отрицательно покачал головой Николай с полуулыбкой на губах.
– Я, как все, на защиту Родины встал, а ты за свою шкуру дрожишь, потому за бабьими подолами и прячешься. Деловым хочешь показаться, а на самом деле душа у тебя с гнильцой. Пройдёт время и жизнь всё расставит по своим местам и каждому воздастся по делам его. Этой истине меня ещё в детстве бабка учила, говорила, так в Писании сказано. Вот, живи и помни слова мои!

В мастерскую, через боковой дверной проём со стороны двора, уже вбегали мальчишки с кирпичами в руках, в главном проходе показался с топором и пилой Михаил. Дударик, круто развернувшись, пошёл на выход.

– Чего это вин?
– глядя председателю вслед, спросил Михаил.

– Да вот, спрашивал - заведётся ли?

– И што ты ему сказав, дядя Коля?

– Да так и сказал, что с такими орлами, как ты, да твои друзья, не только заведётся, но и пахать будет!

– 5 -

На пятый день, к вечеру, трактор завёлся. Сначала, как-то нехотя, оглашая разовыми выхлопами, будто пушечными выстрелами замкнутое пространство мастерской, стальная махина стала на глазах оживать, а потом вдруг, затряслась, задёргалась, затарахтела, выбрасывая прерывистые чёрные клубы дыма из выхлопной трубы и рокот заработавшего на повышенных оборотах двигателя, отражаясь от кирпичных стен мастерской поглотил в себя возбуждённые крики восторженной малышни, что подпрыгивая, забегала вокруг заработавшей машины. Михаил с серьёзным лицом шагнул к трактору, отстраняя липнущих со всех сторон мальчишек, потянулся к рычагу дросселя, сбросил обороты до минимума. Трактор затарахтел ровно, словно набираясь сил для предстоящей работы.

– Ну, что, - прокричал ему в ухо Николай, - полчаса на притирку деталей, и - выгоняй?

– А може завтра с утра, дядя Коля, темнеет уже, та и подустали сёдня - прокричал в ответ Михаил.

– Нет, Миш. Сегодня же и плуг прицепим, чтобы завтра с утра время не терять, сразу в поле. Кончилась, Михаил, твоя спокойная жизнь, - крикнул Николай и по-товарищески похлопал парня по плечу.

Заслышав, как ожил трактор в помещении, как выехавший потом в эМ ТээСовский двор огласил он окрест ровным, ритмичным гулом работающего двигателя, устремились к мастерской люди. Бежали женщины и девчата целый день работавшие на пахоте. Поспешали старухи в окружении детворы. Степенно шли старики, пыхтя раскуренными самокрутками. Поначалу Николай, только что успевший подцепить плуг, улыбнулся, увидев как трактор плотным кольцом окружают люди и помахал им рукой. Он был готов к тому, что женщины придут и будут благодарить его и подростков, и он уже придумал, что скажет собравшимся: ''Ну вот, мы своё дело, бабоньки, сделали, теперь слово за вами!''.

Женщины и девчата что-то кричали ему, размахивая руками, в рокоте работавшего мотора было не разобрать - что? В темноте не было видно их лиц, но многие из них, скорее всего, плакали. Тут уж ничего не попишешь, так устроена тонкая женская натура: слёзы у них и в печали, и в радости. И всё это было ожидаемо, все это было понятно, как вдруг неожиданно, словно по команде бабы упали на колени.

Николай оторопел. И вот тут он сделал ошибку, за которую ему потом было стыдно, которую не любил вспоминать, а уж коль вспоминал, чувствовал, как горячая волна озноба тут же пробегала по спине. Он дал отмашку молодому трактористу и Михаил послушно заглушил мотор. И вторглись во внезапно воцарившуюся тишину и женские голоса, и крики, и возгласы, и радостный плач, а одна из баб, лица её было не разглядеть, подползла к нему на коленях и стала целовать сапоги. Её примеру последовали остальные.

– Бабоньки, женщины вы мои дорогиее, не надо! - крикнул Николай и сам упал перед ними на колени. Он гладил их головы, плечи, говорил что-то невнятное и чувствовал, что ещё немного, чуть-чуть, какая-то малость, и он сам в голос заплачет, потому что беззвучные слёзы заливали лицо, а горло железным обручем сдавил спазм. Спас ситуацию Михаил. Он быстро завёл трактор и дал три длинных хриплых гудка.

А руки всё тянулись и тянулись к Николаю, и эти руки, простые прикосновения которых к сапогам, одежде, крепкие ли рукопожатия, означали несоизмеримую ни с чем, не сравнимую ни с чем искреннюю благодарность своему избавителю, от нежданно-негаданно обвалившегося на бабьи плечи лиха.

А через три с небольшим месяца пришла на село похоронка: в танковом бою под Прохоровкой на Орлово-Курской дуге погиб Николай Баринов. Уже в самом конце войны сгорел в своём танке под Прагой Михаил Спивак, что добился всё-таки отправки на фронт, приписав лишний год, в районном военкомате. Но жизнь продолжалась. К концу голодного 1946 года бегал по хате Таисии трёхлетний малыш Витюшка, с лица - чистая копия погибшего на фронте Николая Баринова.

– 5 -

В тот год случился недород. Нещадные, испепеляющие летние суховеи выжгли чахлую пшеничку ещё на корню. Бабы собирали скудный урожай со слезами на глазах. Призрак надвигающегося голода зримо и явно витал в гнетущей атмосфере людского бытия. Особенно страшно было смотреть на высохшие, выгоревшие огороды. На трудодни Таисия Баринова получила всего пуд пшеницы. Принесла тощий оклуночек домой и расплакалось. Как зимовать? Копнула на удачу на картофельной делянке куст картофеля -горох бывает крупнее!

Никогда даже мысли не было взять колхозного. Никогда даже мысли не было пришить потайной карман к платью, чтобы горстью-другой пшенички разжиться. Не осуждала и тех, кто брал тайком, вроде, даже как оправдывала - нас с Витюшкой двое, как-нибудь протянем, а там четверо ртов (а то и больше), и каждый жрать просит. Но когда под веник смели остатнее семенное зерно, приготовленное для сдачи в бездонные государственные закрома, поняла Таисия, если не доберёт кукурузой, всё, пропадут они с Витюшкой. И решилась. Вечером, перед уходом домой сняла косынку, расстелила на земле и сыпанула-то всего тройку скудных горстей золотистого отлива зёрна, да откуда ни возьмись - вот он, Дударик нарисовался! Залила лицо горячая краска. Тут же высыпала всё назад, не больно и выросла от того кучка кукурузы, сиротливо бугрящаяся посреди амбара. Но по глазам председателя поняла, - пропала. Не спустит он ей случившегося с рук. Правда, очень удивилась когда на следующий день, ненастный и дождливый, переступил тот порог её хаты разряженный, как жених и, не снимая грязных калош, прошёл и сел к столу, выставив прежде на столешницу чекушку водки и какой-то кулёчек из плотной серой бумаги, извлекая всё это из глубоких карманов полного галифе. Смешанные чувства по-первах боролись в ней. Если забирать явился, то почему без участкового? И причём тут чекушка с кулёчком? Не сразу поняла, а когда поняла, перекрестилась. И не то, чтобы верующей была, хоть и отъявленной атеисткой себя не считала: сначала в пионерках ходила, потом в комсомол вступила. Как все. Время такое было, а какие времена - такие и песни. А тут потянулось ко лбу троеперстие, наложила на себя Крестное Знамение и так легко на душе стало! Оберёг Господь.

Прибежала от Коротихи, в темноте сенцев нащупала щеколду. Натужно подалась щеколда. Дверь, обычно сама, нехотя поскрипывая, открывающаяся, неожиданно резко распахнулась. И увидела Таисия жуткую картину: гость её непрошеный, лежит ничком у порога, чекушка аж до печки докатилась, рядом со столом, на полу - кулёк пустой, а чуточку поодаль, высыпавшиеся из него, наполовину слипшиеся разноцветные леденцы, не густо посыпанные сахаром. Вот тут-то и озарило её и потянулась рука со сложенным троеперстием ко лбу.