Записки Учителя Словесности э...нской Средней Школы Николая Герасимовича Наумова
Шрифт:
В девяносто втором, осенью, подошло время демобилизации моего сына из армии, но загвоздка заключалась в том, что не мог он вернуться домой в солдатской форме, к власти пришёл генерал Дудаев, мало, что по ночам в городе грохотала непрерывная стрельба, правда, пока ещё в воздух, постреливали и днями, а бородатые люди с оружием в открытую ходили по улицам и ездили в общественном транспорте. Мы приехали с женой в город Минеральные Воды, встретили сына и решили первым долгом навестить бабушку. Здесь я должен сказать, что весь девяносто второй год у меня получился в разъездах. Грозненцы в массовом порядке стали покидать город, я до последнего не верил в возможность грядущей войны, не укладывалось у меня в голове, как можно воевать со своим народом? Но жить с каждым днём становилось всё страшнее и страшнее. Дочь поступила учиться в медицинское училище и, ради её безопасности (участились случаи убийств и похищений молодых людей,
У меня было несколько вариантов возможного переселения, скажем, подмосковная заброшенная деревня, где нужно было бы выращивать крупный и мелкий рогатый скот ''на дядю'' или податься на строительство ТЭЦ в районе краснодарской станицы Мостовской, но хотелось бы перебраться поближе к родственникам, что не говори, родня она родня и есть.
Вот здесь я должен оговориться сразу, всё, что я имею на сегодняшний день, всё это благодаря моему зятю, мужу старшей сестры. Он и на работу меня пристроил в организацию, которая через два года выделила мне жильё, устроил на работу сына в управление буровых работ, помог определить дочь в Кисловодское медицинское училище с предоставлением общежития и многое, многое другое. Вот сколько буду жить, столько и буду ставить в церкви свечи за его ЗДРАВИЕ!
Так вот, летом девяносто второго мы с ним проехали всю железнодорожную ветку от Георгиевска до Будённовска в поисках работы для меня. Объяснение этому предельно простое, всё упиралось в жильё. За свой проданный дом я не смог бы купить что-нибудь приличное даже в захудалом селе, потому что дома и квартиры в Грозном обесценились. Кстати, за проданный с горем пополам дом, я получил на руки наличными, которые были эквивалентны стоимости импортных зимних итальянских сапог для жены по ценам барахолки. Те несколько вариантов, которые мне предлагали, например, на полустанке Михайловском, меня устраивали вполне: сносное жильё, какая-то не определённая на первый взгляд работа, но работа с приличным окладом. Мне же, кроме всего прочего, надо было думать в первую очередь о жене - каково ей, городской женщине, будет житься в новых условиях, скажем, в непроходимой дорожной грязи железнодорожного полустанка или в непривычных для неё заботах, связанных с ведением подсобного хозяйства, без которого, пусть даже первое время, семья просто-напросто не выжила бы. Ничего подходящего мы не нашли. А тут представляется момент и отслужившего срочную службу внука бабушке показать и заодно прозондировать почву, по поводу переезда хотя бы на первое время в отчий дом. От своей доли, я отказался, всё так, но ведь для меня-то он не перестал быть и моим отчим домом.
Сначала мне стало неловко за свою мать. Увидев внука в солдатской форме, она всплеснула руками и удивлённо заявила:
– Ой, как быстро ты отслужил!
Я мельком посмотрел в глаза сыну, потом мы переглянулись с женой. Конечно, может быть, эта фраза сорвалась с материнских губ необдуманно и потом не раз и не два, она пожалела об этом, но то, что она, эта фраза испортила настроение всем и сразу, было очевидно. Я как-то ещё старался её понять, потому что знаю, сколько ей и семье старшей сестры пришлось пережить, когда мой племянник попал служить, вернее, воевать в Афганистан.
Мы сидели на кухне. Разговор не клеился. И вот именно тогда я впервые задал ей вопрос, который, наверное, задают многие сыновья, оказавшиеся в ситуации, чем-то напоминающей мою. - Может быть, - сказал я, - мы переедем к тебе и поживём какое-то время, пока не
определимся? Жить в Грозном становится просто не безопасно.
На кухне воцарилось молчание. Я смотрел в распахнутое окно и видел, как вечерний закат золотит пожухлую, начинающую желтеть и опадать листву высокой акации, росшей с незапамятных времён на меже. И чтобы хоть как-то отвлечься от этой нестерпимо давящей на сознание тишины, я наблюдал, как на ближнем дворе, подходят к открытой двери курятника последние, явно загулявшие несушки, коротко перепрыгивают дверной порожек, слушал, как шумно хлопая крыльями, взлетают они на насест, как недовольно начинают при этом шипеть, переговариваясь о чём-то своём пугливые утки, уже устроившиеся для отдыха на полу, под насестом, как предупредительно подал квохчущий, сердитый голос уже задремавший было петух, стараясь утихомирить тем самым свой гарем, как с подстоном повизгивая, заявила о себе постоянно ненасытная свинья из сажка напротив, как зазвенел цепью Шарик, выползавший из своей будки, в надежде поскорее освободиться
от ненавистного ошейника.То, что я услышал из уст матери, ввергло меня сначала в недоумение.
– И как мы жить будем? Мне куда прикажешь деваться? Хоть глаза закрывай и беги, куда ноги несут! И потом, чего ж раньше не ехали? Чего ждали, если там всё так плохо?
– услышал я.
– Ты же знаешь, подходила очередь на квартиру.
– И где ж она твоя квартира?
– Да ордер в кармане, а саму квартиру захватили бородатые ребята.
Я говорил, а мать неожиданно закрыла лицо руками и заплакала. У моей матери была удивительная способность.
Я с детства знал, что для неё лучшим средством защиты от неприятного разговора, или отсутствие аргументов в споре, всегда были слёзы. Так произошло и сейчас. Но то, что я услышал дальше, какое-то время спустя, когда она немного успокоилась, делало унизительным моё дальнейшее пребывание в отчем доме. А сказала она следующее.
– А если не определишься? Ведь у меня кроме тебя ещё есть две дочери.
Я почувствовал, как кровь прихлынула к моему лицу. Да, кроме меня, у неё действительно есть ещё две дочери. И что-то едкое, требующее немедленного выхода наружу, перевернулось во мне. Одна - жена директора совхоза, строящего двухэтажный особняк. Ей сейчас, ох как трудно! Другая, бывший райкомовский работник, заведующая отделом пропаганды и агитации, оказавшаяся в нынешних условиях не у дел, безуспешно пробовавшая заниматься каким-то сомнительным бизнесом, но, видимо, знаний марксизма-ленинизма недостаточно и совсем не обязательно, для организации предпринимательской деятельности. Я не помню, как мне удалось сдержать себя. Я вскочил и посмотрел на сына. Тот тоже резко поднялся. Я кивнул на дверь и мы вышли. Я переступил порог, оставляя за спиной дом, который будучи пацаном помогал строить отцу, но в котором ни квадратного сантиметра не было моего, ни уголка, что по праву мог принадлежать и мне. Я покидал этот дом, зная, что прощаюсь с ним, что больше уже никогда не вернусь сюда, ни под каким предлогом, ни за какое коврижки. Так оно и случилось.
Я не знаю, что происходило после того, как мы ушли от матери, но скорее всего, состоялся экстренный телефонный совет, на котором моя родня порешила, чтобы хоть как-то загладить материнскую вину, предложить нам переехать в однокомнатную квартиру Галины, а та переходит к старшей сестре и занимает одну из комнат в трёх комнатной квартире зятя. Я сразу воспротивился такой постановке вопроса и уже хотел было, заняться поиском другой квартиры, но мои домашние отговорили меня от этого, мотивируя тем, что для начала воспользуемся предложенным вариантом, поживём какое-то время в предложенных условиях, а дальше будет видно.
В конце второго года нашего проживания, когда до получения собственной квартиры оставались считанные месяцы, встречает во дворе дома мою жену старшая сестра, и, стараясь не привлекать внимания вездесущих соседок, в жёсткой, скорее категоричной форме, заявила, чтобы мы убирались с квартиры, причём, чем быстрее, тем лучше, и если этого не случится, она собственными руками вышвырнет наши пожитки из окна. Спас положение подъехавший с работы зять, но буквально через считанные дни у жены состоялась новая встреча, только теперь уже с Галиной, которая со слезами на глазах рассказала, что нет уже никаких сил проживать вместе со старшей сестрой. Согласись, Николай, не очень-то приятно выслушивать подобные разговоры от своих сестёр. Когда жена рассказала о последнем случае, я не нашёл ничего лучшего, чем сказать ей, что она давно бы жила в своей собственной квартире, в когда-то не приглянувшемся ей городке.
Дело в том, что в начале восьмидесятых, я написал свой первый рассказ. Иногда, попадается мне на глаза рукопись этого рассказа и скажу честно, мне становится немного неловко за себя, сейчас бы я уже написал его совершенно по-другому, а тогда... Я пошёл в редакцию республиканской газеты ''Грозненский рабочий'', где иногда печатались литературные работы местных авторов. Меня встретили благодушно, похвалили, пообещали продвинуть вопрос с публикацией, но дальше разговоров дело не пошло. А тут засобирался я навестить своих родителей. И возникла в голове дерзкая мысль, а что если показать рассказ в редакции местной районной газеты.
Я оставил свой рассказ у заведующего отделом писем районной газеты ''Коммунист'' и поехал к родителям в посёлок. Каково было моё удивление, когда на следующее утро мать позвала меня к телефону и голос в трубке сказал, чтобы я, как можно скорее, приезжал с редакцию. Я не удивился , что меня так быстро нашли, потому что при поверхностном знакомстве в редакции, заведующий подробно расспрашивал о моих родителях и близких родственниках. Как только я приехал в редакцию, меня повели к главному редактору и тот предложил работать в газете, пообещав со временем послать в Ростов на курсы журналистов, а главное посодействовать в получении квартиры.