Записки. Том I. Северо-Западный фронт и Кавказ (1914 - 1916)

Но сверх того, у него нет здесь ни знания, ни авторитета.

Он ежедневно ходит на доклад великому князю Болховитинова и, кажется, при докладе Вольского не присутствует. Все взваливают на великого князя – не в смысле работ – а ответственности. Его высочество приказал или не приказал. С такой системой далеко не уйдешь. А выбраться из этого положения ещё труднее. Затем лейтмотив, чтобы все было бы по-хорошему. Но у великого князя, кроме военной стороны еще обширная область гражданская и нет ему возможности входить во все. Пока все довольны, что идет, хотя бы как идет. Но этого не достаточно. Перед нами серьезная борьба. К ней надо приготовиться большими серьезными средствами и организацией труда, в условиях более нормальных.

Юденич должен быть хозяином. Он должен работать со своими органами, в смысле пользования и распределения, а территориальные органы должны быть заготовительными в широком значении этого слова. Деятельность их должна быть разграничена территориально, работа этих органов должна идти, не перекрещиваясь, а параллельно. Если это нельзя сделать, пусть будет один хозяин – или Юденич, или великий князь. Гражданская часть могла бы течь более самостоятельно под общим главенством одного из них. А теперь путаница в некоторых отделах и замедление.

Вызывая меня сюда, великий князь желал и имел в виду возложить на меня общее руководство по инженерной подготовке тыла. Тогда, когда турки стояли за Соганлугом, на Азапкейских и Гейдагских позициях, а равно, как казалось, слабых наших сил против турок (в действительности они оказались очень сильными) и настоянии Ставки, работы эти вдруг получили как будто большое значение. И великий князь вызвал меня. Посмотрим, что из этого за два месяца вышло.

Для меня было совершенно ясно, что мое вмешательство ничего, кроме трений, не вызовет, если я воображу, что могу стать во главе его, руководить им, кому-то приказывать. Не ставя себя в эту роль, я немедленно вошел в сношение с инспекторско-инженерной частью. Ни строительства, ни дружин, ни должной материальной части не было. Переговорив с Соллогубом {160} , решили прежде всего подготовить эту часть. Найти инженеров, техников, снеслись с Москвой. Я выпросил у Аверьянова {161} саперных офицеров и кое-что из запасных частей империи. Когда же вопросы наметились и Соллогуб доставил мне свои соображения в виде доклада, я препроводил их Болховитинову с указанием, что если я буду хозяйничать, выйдет путаница, ибо лицо я не штатное, без власти, без людей, и что все дело должно находится в его руках.

160

Соллогуб Эдмунд-Мацей-Мариан Станиславович (1875 —?), генерал-лейтенант (1916). С 29.11.1912 – генерал-майор помощник инспектора инженерной части Кавказского в/о; с 19.07.1915 – инспектор инженерной части Кавказского в/о; после Октябрьского переворота – в отставке. В 1918 – участник Белого движения на юге России.

161

Аверьянов Петр Иванович (1867–1937), генерал-лейтенант (1915). С 20.11.1914 по 30.07.1915 – и.д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ; с 10.08.1916 по 02.04.1917 и.д. начальника Генерального штаба; с 15.05.1917 – гл. начальник снабжений Кавказского фронта, позднее генеральный комиссар и Главноуправляющий турецкими областями занятыми русскими войсками по праву войны. С 1918 – участник Белого движения, с 1920 – в эмиграции в Югославии.

Великому князю он не доложил еще, хотя соображения эти были доставлены ему в декабре, а переговорил с Юденичем.

Организационная и материальная часть как будто получили движение. В январе, в начале, я доставил ему мои соображения оперативного характера. Но будучи 8-го февраля в Эрзеруме, кое-что выяснилось из моего разговора с Юденичем; Болховитинов вопрос, мною изложенный, толком не доложил, ибо обстановка была для того, после всего случавшегося, не подходящая.

Основания, положенные в мой доклад, совпадали с тем, что думал Юденич.

Главное лицо в инженерной подготовке, естественно, был Юденич. Но с изменившимися условиями в инженерной подготовке тоже должны были быть внесены изменения. Еще Эрзерум не пал, и я стал просить великого князя непременно послать к Юденичу в Гассан-Калы все, что у нас есть, как инженерные силы. Это сделали. Все работы, в проектах, естественно, должны были быть перенесены вперед. В дальнейшем мое участие в инженерной подготовке может выразиться помощью только в смысле наблюдения, что было сообщено Болховитинову, в смысле доклада. Я могу направить техническую и тактическую часть и то в тылу, а не в районе армии. Та м это дело командующего; и в тылу работы должны быть согласованы с видами Юденича, ибо он, а не я, будет пользоваться ими. Теперь общее положение изменилось. Характер тыловых работ не должен измениться, но применится, порядок работ, ибо все внимание должно быть обращено на Эрзерум с его окрестностями и на пути, а тыловые работы, за полным недостатком средств, должны ожидать своей очереди.

Все, что я мог сделать, мне кажется, было сделано, т. е. дан был толчок к организации средств.

Великому князю, весьма естественно, хочется стать хозяином дела, и, может быть, он в этом успеет, хотя организация Управления и создавшееся положение этому мешает. И действительно, или Юденичу, как командующему армией и ведущему дело, принадлежит преобладающее значение, и это было бы верно, или великий князь должен принять командование. Пока все идет, как здесь говорят, по хорошему и при безусловно доверчивом отношении к Юденичу исключительно высокому положению великого князя– дело при благоприятных условиях катится. Будет ли так, когда дела оперативные и административные пойдут хуже – сомневаюсь. Внешне оно, может быть, и по выразится, но на достоинство всей внутренней работы оно безусловно влиять будет неблагоприятно.

Одним делом занимаются двое, а нужен один. На это могут ответить, да, но великий князь дает директивы, заботится о ходе административной части, следовательно, все нормально. Но только забывают одно: у Юденича войска, кое-какие пути, но тыла организованного нет. Вместо тыла действуют окружные управления, которые исполняют требования Юденича, но ему, в сущности, не подчинены. Начальник округа Вольский даже неизвестно кому подчинен. Да и Болховитинов, как начальник штаба, но неизвестно, какого штаба, хотя и именующегося штабом армии, но без армии, подчинен, я не знаю, кому. Он докладывает и Юденичу, и великому князю. Курьезное положение.

Говорил неоднократно великому князю, писал Алексееву. Изменить это находят трудным, и все стараются делать по-хорошему. Должен сказать, что каких-либо подвохов я не вижу, но объясняю это исключительной тактичностью великого князя и его положением. Будь другой на этом месте, трения были бы неминуемы.

15-го февраля

Вчера в Баку бабий бунт, с присоединением к ним хулиганов. Предложил великому князю выслать туда несколько сотен из Сарыкамыша. Вчера не сделали.

17-го февраля

На фронте преследование и наступление идет таким темпом, что лучше его и не называть преследованием. С одной стороны, Юденич доносит, что турецкой армии нет, а с другой, перед нами XI корпус в составе 3 тысяч, а мы ни с места.

Вообще с минуты взятия Эрзерума нашло какое-то ослабление и у частных, и у главного начальства и все текло так ненормально, с точки зрения военной, что я приходил в отчаяние. Будучи в Эрзеруме, я это высказывал Юденичу и Томилову и, наконец, Ласточкину. Последний понял и, видимо, чувствовал, что дело идет не ладно. Ворчал и великому князю. На бумаге громкие слова – преследовать энергично, на самом деле с 3-го февраля хаос, а затем опустились руки. Ведь движение Елисоветопольцев и Кубанцев вырвано силою. Успокоились, что турок нет, что разбиты, и хотели отдохнуть. Трудно довольствовать и надо отдохнуть – вот два лозунга. Недалеко мы уйдем с этим. Кажется, мысль штаба направлена исключительно к тому, чтобы перейти на хорошие квартиры в Сарыкамыш, что я считал, когда услышал об этом, недопустимым по военным и политическим соображениям. Мы увлечены необыкновенными качествами Юденича. Я не спорю и признаю, что у него большие достоинства, но он такой же, как и остальные, но с характером и с настойчивостью. Но нельзя же увлекаться так односторонне лицами, когда мы имеем дело с событиями прежде всего. Не для восторгов ведется война, а для дела, обстановка, в которой живет великий князь, тянет его к восторгам и отрешить его от этого очень трудно, ведь и последующие дни февраля было одно сумасшествие по степени волнений и восторгов. Такое настроение способно повести только по пути ошибок и одна из крупных на лицо. Достигнуть крупного успеха, с небольшими потерями и не использовать его немедленно вовсю, большая ошибка, которая в близком будущем скажется. Все себя утешаем и тешим.

Мне жаль великого князя. Он сам это чувствует периодами, а затем сам склоняется и соглашается с тем, с чем согласиться он не должен. Это усвоенная манера решать творческую оперативную работу по-хорошему привела раньше и приведет в будущем к дурному. Я очень стеснен в выражении своих мыслей. C глазу на глаз вижу великого князя редко и тогда, когда он устал, а в большом обществе об этом говорить нельзя. Каждое мое слово похоже на то, что подкапываюсь под Юденича. Я все сказал, со мною великий князь совершенно был согласен, что расположение штаба в Сарыкамыше ошибка с военной точки зрения, а штаб идет туда. Взяли Эрзерум, а главное управление переходит в Сарыкамыш.

Мы воюем, но в основании у нас какие-то иные мотивы, а не исключительные цели войны. Но с переходом штаба в Сарыкамыш я, если не соглашаюсь, то готов скрипя сердцем согласиться, а с ходом событий от 3-го февраля – по настоящее время никогда не соглашусь. Это какая-то анемия после очень сильного напряжения. Юденич получил Георгия II степени. Он обязан это великому князю, писавшему об этом государю. Я очень рад за Юденича, но опять-таки, во всем этом больше пылание чувства, чем работа рассудка. Приказывал великий князь, а главный деятель все-таки был Пржевальский; войска с фронта сделали свое дело, но корень в операции – 2-ой Туркестанский корпус.