Записки. Том I. Северо-Западный фронт и Кавказ (1914 - 1916)
Шрифт:
Теперь будем ждать, пока не настроят полевых железных дорог и шоссе. Дадут ли турки на это время. Впрочем, в виде утешения, у них не ладно, это видно по Трапезунду. Я очень перемучился этим тылом, похудел и совершенно напрасно. Мои заявления пустой звук. Господи, как непривычны люди к серьезной творческой работе в их же специальности. Не нарочно это делалось и делается. Не вдумчиво устроили, или, вернее, устроили по разным иным соображениям, а теперь упираются. Та к всегда бывает. Никто не видит, что происходит и кому до этого дело. Я, старый дурак, живший в операциях, поневоле коснулся их, ибо знаю, что все хорошее и худое зависит именно от устройства и от деятельности тыла.
Мне больно, что мы можем потерять все выгоды нашего положения. Если мы делали все, что следует и не достигли – это одно. Но ничего не делать или делать наперекор здравым оперативным требованиям и упорствуя лишать государство того, что
Я в это верю и в этом признаюсь и докладывал. А что будет, это, к сожалению, зависит не от меня.
8-го апреля
Вчера у меня был Янушкевич. Он приготовил схемы для великого князя по вопросу о тыле. Возражений не имел. Работа по тылу должна соответствовать закону. Закон, в свою очередь, не выдуман, а составлен на основании опыта воин и исследований о войне. Здесь вся забота о тыле передана корпусам, а армейский орган наблюдает. Это Кавказская особенность? До сих пор все было хорошо – что главный мотив Болховитинова, и это удобно Юденичу.
Но хорошо не все было. Как войска дошли до Эрзерума, а дошли они к 8-му января и по сегодня 8-го апреля т. е. 3 месяца, а дальше двигаться не могут и армия пока ни к чему не способна, хотя транспортные средства велики. Дороги не хороши. Да, не хороши, но это не решающая причина. На мой взгляд, нет головы, которая об этом думала и организации, которая эту работу осуществляла бы. И ее нужно создать, чтобы в будущем это не повторялось.
3-го мая Смоленск
Возвращаюсь в Тифлис через Ставку. М. В. Алексеев в своем письме просил заехать к нему и потолковать с ним, и я рад повидать его. Та м узнаю, что делается у нас, у союзников и на Кавказе и как идет пополнение войсками и материальной частью Кавказской армии. Надеюсь, к 11-му мая приехать. Хворь моя все еще при мне. Или это бронхитного характера, или что-то другое. В Травине было лучше {176} , хотя кашлял сильно и слабость не проходит. Сегодня чувствовал ее особенно сильно.
176
…В Травине было лучше… – имеется в виду Травино, имение Палицыных.
4-го мая Ставка. Через полтора часа поеду в штаб. Кажется, чувствую себя бодрее. Протелеграфирую великому князю. Моя программа переговорить с корпусным и с начальником оперативного отделения и Морским штабом {177} , а затем с Пустовойтенко и М.В. Алексеевым. Будут и Лагиш, и По.
25-го мая вечером
21 день ничего не удалось записать, да и сегодня могу только отметить, что 5-го выехал из Ставки, 9-го прибыл вечером в Тифлис, прямо к великому князю. 14-го поехал к Юденичу в штаб армии, подготовляясь в течение 9-14 к поездке и 24 вернулся. Вчера исполнил ряд вопросов, а сегодня я прочел великому князю заготовленный мною приказ, касающийся вопросов устройства армии. Приказ передали Болховитинову, который его проредактирует частью и перепишет.
177
…Морским Штабом… – имеется в виду Военно-морское управление Ставки Верховного главнокомандующего, фактически находившееся в ведении Морского Генерального штаба.
За это время (т. е. с начала апреля) все происходившее на нашем фронте ускользнуло и приходится знакомиться снова. В общем, дела обстоят не хорошо. Корень нехорошего в укладе всего дела, в отношении штаба армии к делу, в трудности подготовки вообще. Это поверхностные мои выводы и отчасти результат 9-дневной моей жизни в штабе армии. Командующего армией там нет и души в армейском штабе тоже нет. Та к мне показалось. Об оперативных делах со мной не говорили, мое внимание было обращено на организационную сторону дела, на этапы, транспорты, дороги и думается, что в этом отношении сделал много.
8-го июня Сарыкамыш
3-го июня великий князь командировал меня сюда. 5-го вечером, ознакомившись немного, выехал. 6-го вечером приехал, обедал у Юденича, условились насчет работ и вчера переговорил с Л.А. Шаховским {178} , который сопровождал меня в первую поездку в Сарыкамыш. Он мне не только большая, но и в некоторых случаях незаменимая помощь своею рассудительностью, основательностью и хозяйственностью. А как человек –
это большая поддержка. Обстоятельства, побудившие великого князя меня послать, было его беспокойство и основательное, могу добавить, и немного запоздалое. 9-го мая я вернулся из отпуска и из Ставки. Первые дни я стал знакомиться с положением и, зная, что на меня возложено государем поручение по делу генерала Берхмана {179} , стал готовиться, т. е. собирать материалы.178
Шаховской Леонтий (Леонид) Алексеевич (1859–1918), князь, полковник. В 1914–1915 – числился по гвардейской кавалерии (по штату Кавалергардского полка), с 31.10.1915 – и. д. генерала для поручений при главнокомандующем Кавказской армией, после апреля 1917 – в резерве. Убит большевиками в Пятигорске в числе прочих заложников.
179
Берхман Георгий Эдуардович (1854–1929), генерал от инфантерии. В 1914 – командующий 2-м Кавказским армейским корпусом, 11.12.1914 по 04.02.1915 – командующий 1-м Кавказским армейским корпусом, с 13.11.1916 по 05.04.1917 в 1916–1917 – командир 40-го армейского корпуса. После 1917 – участник Белого движения. С 1920 в эмиграции в Югославии.
Вопрос о тыле стоял все в той же шаткой позиции, хотя великий князь уверял, что он вопрос решенный. 14-го мая великий князь послал меня в Сарыкамыш. До него дошли сведения об отвратительном положении дорог и шоссе, что ничего не делается, узкоколейную железную дорогу не строят, вообще хаос, грозящий дурными последствиями. Та к как князь Шаховской был там в конце апреля и в начале мая, то он поехал со мною.
Вернулся я из Сарыкамыша 24-го мая. Положение было действительно безотрадное. За мною полетели инженеры, генерал Карпов. Благодаря порче дорог и ужасному состоянию транспорта, мало вывозилось, железная дорога подвозила, но не то, что следовало. Скопление на выгрузочных станциях, отсутствие объединения, отсутствие хозяина и каждый день дожди – все это создавало хаос невероятный, при полной беспорядочности управления наверху и внизу. И появилось оно не сразу, а постепенно с конца февраля благодаря отсутствию управления, беззаботности, бессовестности и лихоимства малых исполнителей, беспечности и трудных условий погоды. Подвоз все сокращался, войска в отношении довольствия становились в положение ужасное.
Но где был кое-какой порядок, где была голова, там и при трудных условиях, как например, в Туркестанском корпусе у Пржевальского дело шло даже хорошо. Та к как на словах великий князь передал мне все возможные полномочия, то я был свободен. Первые шаги наши были направлены к выяснению причин и установки организации работ и наблюдения за ними на путях, что скоро было достигнуто; остановил поток фуража, сена, ненужного, и грозящий забить Сарыкамыш и прекратить на время подвоз 5-ой Кавказской стрелковой дивизии. Затем дело пошло. Люди не уклонялись от работы, но без объединения они были беспомощны, но как только были поставлены, дело стало налаживаться; мелкие препятствия были устранены и работа пошла.
Взбудораженные строительные инженеры, поставленные на место с указаниями ответственности, могли спокойнее начать работу – ну и начали. Порядок в руководстве работ установился, и кое-какие средства на нее потекли. Ну и о порядке в Сарыкамыше начали думать. В штабе армии в течение нескольких дней мы с Л.А. Шаховским работали над транспортами и интендантскими частями. Полная беспомощность армейского управления была налицо. Иначе оно и не могло быть.
Выдуманная Кавказом организация управления тыла армии была в таком противоречии с здравым смыслом и законом, что ничего, кроме хаоса, беспорядка и вреда, не могло быть. Все было устроено, чтобы легче и приятнее было верхам. Об этом я докладывал и говорил в январе, а затем настойчиво в феврале, а когда еще ближе ознакомился по возвращении из Ставки, стал бить тревогу в марте.
Болховитинов противодействовал, Янушкевич тянул, и великий князь задерживал. Я доложил великому князю, что переменить должны органы, которые это устроили. Он приказал Болховитинову составить доклад. Доклад, по моему пониманию и на мой взгляд, был нехороший, в нем была неправда. Я написал по этому два доклада, где это высказано, и все это тянулось. Затем заболел, уехал, вернулся 9-го мая. 11-го поехал к Юденичу, чтобы с ним переговорить и устроить.
Легче всего было с Юденичем. Он признал существующий порядок безобразным и на все согласился, ввел некоторые поправки, на которые я сначала не соглашался, но, к сожалению, благодаря житейским соображениям и доводам Юденича, согласился, и принципиально все было улажено.