Заплатить за все
Шрифт:
Тряс корочками, давил словами… И додавил бы, наверно, потому что язык подвешенный, а аргументировать умеет очень даже профессионально…
Но в этот момент на арене появились новые артисты цирка.
Команда ребят Горелого, которых в деревне уже хорошо знали и здоровались за руки.
Они не стали вступать в переговоры с непрошенными гостями, а просто молча прошли во двор, так же молча блокировали всех приезжих, возмущающемуся Стасу саданули по лицу, чтоб кровью захлебнулся и не открывал попусту пасть, а затем всех погрузили в их же тачку и увезли в
Все это делалось быстро, красиво, под сдавленный мат грубовато заломанных мужиков в костюмах и аплодисменты благодарной сельской публики.
Как только приезжие покинули захваченную территорию, Дмитрич тут же отзвонился мне по вежливо возвращенному телефону.
Яська, спрыгнув с крыши курятника, куда забралась от погони, и отряхнувшись, принялась играть с Варькой, словно ничего особенного и не случилось.
Жена Дмитрича, приняв на грудь настоечки от нервов, принялась стряпать им завтрак.
Жители деревни разошлись по своим делам.
Так что все хорошо.
Можно не волноваться.
Ага.
Отлично просто.
Я сдерживаю себя от того, чтоб не попросить Дмитрича еще раз дать Яське трубку, настолько сильно хочется опять услышать ее голос и убедиться, что все хорошо, все в порядке.
Прощаюсь, обещая приехать уже вечером сегодня.
Роняю трубку на пол. Откидываюсь на мятое покрывало, невольно подрагивая ноздрями, потому что пахнет кровать нашей с Горелым ночью, нашей страстью…
И сейчас от этого не тошнит…
Лежу, глядя в потолок и пытаясь опять приучить себя нормально дышать, а сердце — работать без сбоев.
И мысли бешеными белками в голове прыгают, никак не желая успокаиваться.
Что.
Это.
Было???
Глава 25
— Ты понимаешь, что у тебя будут серьезные проблемы, Горелый?
Стас, несмотря на разбитый нос, сейчас занимающий очень внушительное место на физиономии, полон величия, серьезен, словно прокурор, пойманный на взятке и старательно делающий вид, что это все не его. Подбросили, суки.
По привычке давит голосом, авторитетом, корочками, пользуясь тем, что Горелый молчит и даже не смотрит на него.
— Действия твоих людей… — тут Горелый поворачивается, наконец, и Стас мгновенно замолкает, словно воздухом подавившись, прочищает горло, затем пробует еще раз, но уже не с таким наездом, — ну… Ты понимаешь… Я, в конце концов, представитель закона… И был там на законных основаниях…
Горелый молчит, сверлит взглядом бывшего мужика сладкой прокурорши и думает, что они в чем-то похожи. Оба твари продажные.
Но ее хотя бы можно понять. Она за дочь перепугалась. И повела себя, как дура.
И он, Горелый, вообще не лучше. Такой же дурак…
Он прикрывает глаза, отворачивается, и со стороны Стаса доносится вздох облегчения.
Ссытся прокурорчик под взглядом-то… Кишка тонкая оказалась. Того и гляди, прорвется, расплескает содержимое…
А какой борзый был тогда, шесть
лет назад… Когда бабки брал за развал дела. Неужели, уже тогда знал, что прокинет?Горелый долго размышлял на эту тему, еще за решеткой, вертел ситуацию и так, и эдак, прикидывая, где проебался.
Злился на прокуроршу, считая ее виновницей всех своих бед…
Как ловко тогда Стасик в сторону отошел!
Чистый же его хорошо поспрашивал после суда, душевно. Чистый, он такой, умеет спрашивать правильно.
И по всему выходило, что тут реально недосмотр Стасика и чрезмерная активность девки. Горелый был настолько зол, что принял эту версию.
И очень она ему помогала все годы за решеткой.
Сладкая, вкусная месть гладкой дряни, забравшей шесть лет его жизни…
Он помнил ее совсем другой…
Он охренел, когда узнал ее поближе.
И все больше и больше охреневал.
Не карьеристка, а мать-одиночка, почему-то не пожелавшая давить на горе-папашу своей мелкой, как сделала бы любая порядочная сучка, а наоборот, умотавшая в ебеня без возможности возврата к прибыльной, вкусной профессии…
Не расчетливая дрянь, получавшая кайф от того, что засадила его когда-то, а просто прокурорша, честно выполнившая свой долг. Не ее вина, что он так подставился по-тупому, понадеявшись на бабки.
И бабки-то она не взяла, походу, иначе не жила бы в такой жопе.
А она жила.
И домик такой стремный, хоть и видно было, что старается, уют делает.
И начальство о ней только с восторгом в глазах. И совсем не потому, что она этому начальству под столом отсасывала, тут, в деревне, все вообще по-другому…
И мужики, водившие к ней в класс своих мелких, тоже только уважительно… Ни разу не была замечена за шашнями с кем-то из деревенских, не пыталась пристроить свою жопу получше.
И девка у нее боевая такая…
Горелый пару раз встречался с ней на поселковой улице, усмехался на независимый, очень похожий на материнский, задранный нос и постоянный командирский тон, с которым она ватагу мелких пацанов гоняла. Та еще засранка вырастет. Почему-то ему хотелось, чтоб у него по двору тоже такая же бегала…
Захарка вырос, да так быстро… И после того, как жена смотала за границу, Горелый его толком и не видел, отец забрал внука и выдавал строго два раза в месяц…
И потому, глядя на светловолосую, нахальную до беспредела мелочь прокурорши, Горелый ловил себя на том, что в груди чего-то тянет, да так непонятно, по-особому…
Анализировать свои внутренние ощущения Горелому было не то, чтоб влом, просто банально некогда.
Но признаться самому себе, что боевая засранка прокурорши ему нравится именно своей наглостью беспредельной, обещавшей, что в будущем мелкая даст жару не только матери, но и тому придурку, который на нее позарится, Горелый вполне был способен.
С утра, когда Карина получила привет от бывшего, Горелый не стал забирать трубку, просто признавая за ней право первой выяснить ситуацию.
Ситуацию, которая и без того была яснее ясного.