Запрет на любовь
Шрифт:
Захожу в чат.
Поля Филатова: «Наконец-то ты в сети!»
Она мне писала. Непрочитанными висят верхние десять сообщений.
Поля Филатова: «Как ты себя чувствуешь?»
Печатаю ответ.
«Привет, нормально»
Поля Филатова: «Ты всё ещё в больнице?»
«Пока да»
Поля Филатова: «:(»
«Надоело
Поля Филатова: «Ты там надолго?»
«В пятницу выписывают»
Поля Филатова: «Ура!:)»
«Что там в школе?»
Поля Филатова: «Все обсуждают случившееся. Слухи распространяются быстро, сама понимаешь…»
Это она про что? Про мой приступ?
«Что конкретно обсуждают?»
Поля Филатова: «То, что тебя толкнула со скалы Ковалёва»
Выдыхаю.
Поля Филатова: «Её, кстати, тоже в школе нет. Сидит дома по заявлению родителей. И кто из нас мышь))?»
Хмыкаю.
Поля Филатова: «Весь класс опрашивали во вторник. Я рассказала всё как есть. Вот она теперь и трясётся за свою ж»
Тирлям.
Входящее от Mаrsеl Abrаmоv. К трём непрочитанным добавляется ещё два.
Чуть не выронив телефон, быстро выхожу из сети.
Дрожащими пальцами ставлю авиарежим.
Понимаю, что это как-то по детски глупо, но ничего не могу с собой поделать.
Повернувшись на бок, подкладываю под щёку ладонь и таращусь в окно, пытаясь восстановить отчего-то сбившееся дыхание.
Все эти дни я постоянно думала о кучерявом хулигане. Размышляла о его безбашенном поступке. Вспоминала, как он звал меня.
Как решительно и отчаянно боролся с течением.
Как смотрел и держал мою ладонь в своей уже на берегу, когда я очнулась после приступа.
Как нёс на руках в лагерь и до скорой.
Мне бы в тот момент стоило возмутиться, воспротивиться, но я чувствовала себя такой слабой и потерянной, что не могла вымолвить ни слова.
То и дело проваливалась в беспокойный сон, однако всякий раз, возвращаясь к смутной реальности, ловила странное спокойствие, всё ещё ощущая под собой твёрдое, напряжённое тело: широкую грудь, плечи и сильные руки.
У Абрамова очень горячая кожа.
Это чувствовалось даже через влажную футболку, но когда я случайно коснулась носом его шеи, и вовсе показалось, что парень прямо-таки пылает.
А ещё…
Он как-то по-особенному пахнет. Очень волнующе и приятно.
Господи, о чём я вообще думаю? Видно, нормально головой о камень приложилась!
Переворачиваюсь на спину и раздражённо выдыхаю, уставившись в потолок.
Стыдно признаться, но там, в машине скорой, мне не хотелось разрывать физический контакт и терять то ощущение безопасной зоны,
которое я почему-то испытывала рядом с ним.Снова на бок переворачиваюсь.
Собственные реакции на этого парня очень пугают. И да… Сейчас я абсолютно не понимаю, как мне с ним выстраивать общение. Совершенно точно, я не имею права на то, чтобы игнорировать его как раньше. Да и противостояние… Разве оно теперь возможно? Марсель, рискуя собой, спас мне жизнь. Это ведь автоматически стирает всё, что было до. Обнуляет.
Относиться к этому парню как прежде, в силу обстоятельств, уже не получится. Понимаю, что обязательно должна поблагодарить его, ведь с того дня прошло уже много времени, но…
Телефон останется выключенным до самой пятницы. Потому что мне однозначно нужно собраться с мыслями.
Не думала, что буду так радоваться, когда снова окажусь в доме деда…
Даже ненавистная комната матери не вызывает отторжения.
Ну правда. Уж лучше находиться здесь, чем в стенах городской больницы.
Дед уезжает в Сочи подписывать очередной договор о строительстве нового ЖК, а бабушка, к счастью, сильно меня не тревожит. Нет-нет, да зайдёт проведать и спросить о самочувствии, но в целом, могу сказать, что ведёт она себя осторожно-ненавязчиво. И, знаете, я очень ценю это её стремление уважать моё личное пространство.
— Спасибо за ужин, — благодарю, потянувшись за салфеткой.
— На здоровье. Не забудешь выпить таблетки?
— Не забуду, — поднимаюсь из-за стола.
— Уже уходишь к себе? — спрашивает бабушка Алиса, заметно сникнув.
— Да. Собираюсь позаниматься. Много пропустила. Не хотелось бы в понедельник выглядеть на уроках глупо.
Она кивает.
— Можешь дать мне тот большой фотоальбом? И свадебный, если есть, — прошу, задвигая стул.
— Конечно, — оживляется, удивившись.
Сама не знаю, чем продиктовано моё внезапное желание посмотреть снимки, но пару часов спустя я сижу в своей комнате на кровати, одетая в шёлковую пижаму, и медленно листаю вышеупомянутый фотоальбом, на страницах которого отражены детство и юность моей матери, Анастасии Зарецкой.
Сразу становится понятно, почему она стала одной из лучших в балетном деле. С самых ранних лет купальник, пачка и пуанты были её лучшими друзьями, если судить по фотографиям.
Вот она, совсем кроха, сидит, раскинув ноги в поперечном шпагате.
Вот в детском саду на новогоднем утреннике стоит у ёлки в костюме балерины.
На следующей странице у станка маленькая Настя, сосредоточенно кусая губы, выполняет упражнение.
А дальше, уже на сцене, улыбаясь, увлечённо крутит фуэтэ.
Балет красной нитью проходит через всю её жизнь.
В альбоме есть, конечно, и другие фотографии. Обычные: из заграничных поездок, школьные. Но на них, она, увы, не горит, а будто бы просто терпит объектив.
Вот разве что на снимках с этим своим другом детства выглядит счастливой. Их я нахожу случайно. Спрятанными за групповыми детскими фото.
Смотрю на них десятилетних, смотрю…
С досадой отмечаю и то, как сияют глаза матери. И то, как смущённо улыбается темноволосый мальчишка, которого она робко обнимает со спины.