Запретная Родина

Я улыбнулась, предвкушая эти счастливые часы. Получив прежнее счастье, я хранила его, но не могла ожидать, что сразу возникнет человек, могущий отнять у меня любимого. Я чувствовала – Первый опасен. Куда опаснее тех бугаев возле метро. Страшнее всех, с кем я прежде имела дело. Он был опасен и для Алеарда тоже, но для него – в меньшей степени.

– Я буду ждать, сколько нужно, – прошептала я. – Сохраню воспоминания и о тебе желания.

– Звучит как песня, – улыбнулся Алеард.

– Она и есть, – сказала я и напела:

Храню воспоминания

И о тебе желания.

Не убегу, не убоюсь –

Вернусь.

Сейчас и навсегда

Пою и буду петь.

Засну и вновь во сне

Проснусь.

Пусть дождь в моё окно,

Где тихо и темно

Стучит и бьётся,

Но молчит.

Я всё равно найду

Твою безумную мечту,

Уберегу и сохраню,

Сманю.

А мне бы только дай коснуться,

К тебе вернуться, с тобою рядом

Проснуться.

И пусть на границе миров

Белые стада облаков

Пасутся.

И вдаль, подобно коням,

Несутся.

– У тебя прекрасный голос, малышка, – сказал он. За улыбкой последовал нежный поцелуй. За ним ещё один, короткий и дразнящий. – Кристиан, кстати, отлично играет на скрипке, а я немного бренчу на гитаре. Мы придумывали новые мелодии, когда настроение было. Иногда и пели. Редко, правда.

– Вот бы послушать вас!.. – воскликнула я, но Алеард лишь рассмеялся и молча покачал головой. – Меня папа учил на гитаре играть. Он пел для мамы песни собственного сочинения. Это ещё одна замечательная картинка из детства: они сидят вдвоем на холме, среди золотых летних трав, под лучами закатного солнца, и поют. Я помню эти песни, все до единой, но они не принадлежат мне всецело. У моих родителей иное ощущение любви. Более мирное, что ли…

– Нет ничего удивительного в том, что ты чувствуешь иначе. Путешествия меняют чувственное восприятие и заполняют вдохновением иных реальностей. Бродяги, если бы могли, написали множество песен. Но для этого нужен талант. Если я кое-как могу петь, поэзия мне не дается ни в какую. Кстати говоря, ты похожа на маму.

– Да?

– Ага. Я разговаривал с твоими родителями за несколько дней до нашего перемещения. Я говорил с семьями всех ребят. Мне было необходимо понять причины, по которым они отправляются в это путешествие.

– О! А с Кариной не говорил?

Алеард усмехнулся.

– Да, и с ней тоже. Но только из любопытства. Вы с ней очень разные. Она самодостаточный человек, но нуждается в постоянной поддержке. Ты привыкла полагаться только на себя, не ищешь прямых путей и не ждешь похвалы. А ещё умеешь чувствовать открыто, всем сердцем отдаваться людям, даже если они тебе не по нраву. Знаешь, что бы сделала Карина в случае с Азаной?

– Думаю, она бы довела её до истерики своими остроумными насмешками, – сказала я. – А потом выставила перед всеми дурой.

– Вот именно! – кивнул Алеард. – Твоя сестра не жестокая, просто она видит всё иначе.

– Ты сказал, что я похожа на маму.

– Если говорить о внешних чертах – от неё у тебя волосы и глаза. Мне показалось, твоя мама в глубине души хочет лучше узнать тебя, но боится. В ней сокрыта жажда познания, если она делает – то всеми силами, с полной отдачей, если говорит – всегда искренне, если верит – до конца, не предавая этой веры. Вот этим вы и похожи. Ну, а от папы у тебя упрямство, задорный характер и решительность.

– Как же за столь короткий срок ты смог это понять?

– Внимательно слушал, наблюдал за энергиями, исходящими от них. И понял, что ты жаждешь обрести истинную себя вдали от дома, и что родители поддержат тебя, помогут остаться собой.

– А причину, по которой я стремилась покинуть Землю, ты когда понял?

– Ещё раньше, – улыбаясь, ответил он, – когда ты говорила о своём доме. Скучаешь по родителям?

– Странно, но я знаю, что у них всё хорошо, и почти не скучаю. Наверное, потому что ты со мной, Алеард. Ты здесь – и у меня есть всё.

Я склонилась над ним – совсем как он склонялся надо мной – и, улыбаясь, поцеловала в губы. Алеард нахмурился, но глаза горели задором, и я мигом села на него верхом и продолжила поцелуй. Не знаю, что на меня нашло, откуда взялась эта смелость.

– Фрэйа… – сказал он хрипло. – Ты, кажется, не собираешься спать.

Я тихо рассмеялась и раскрыла на нём рубашку. Мне было радостно и прекрасно позволить себе касаться его. Прежде я хотела этого, жаждала всей собой, но стеснялась. И вот теперь стеснение удивлённо притаилось в уголке разума.

Я провела по его груди кончиками пальцев, тронула живот и руки… Я не знала, какой ждать реакции и была готова ко всему, но Алеард улыбнулся той самой любимой улыбкой и зажмурился, медленно вдохнув полной грудью. Новая волна сладкого восторга пробежала по телу: ему были приятны и необходимы мои прикосновения. И я продолжила…

Мы с Норой, Лаурой и Альбой приехали к дому позже мужчин – долго выбирались из пробки в центре города. Я ужасно не любила опаздывать, но неловкость затмило волнение. Что готовил нам это праздник? Пропавшие люди были мне чужими, но я, тем не менее, должна была сделать для них всё возможное. Уйти в сторону, переместиться в более светлый мир и там наслаждаться счастьем было бы неправильно. Меня преследовало чувство опасности, я не могла довериться даже Альбе – прекрасной женщине, умеющей создавать вещи. Когда я любопытно спросила, почему она не сделала нам платья, Альба улыбнулась виновато и смущенно:

– Что угодно, милая. Автомобиль, интерьерные вкусности, посуду… Но не шмотки. Ну не могу я их делать, хоть убей.

Я ерзала на сиденье. По поводу наряда определенно стоило беспокоиться. В одном из отделов я нашла великолепное длинное платье русалочьего силуэта с вырезом «лодочкой». Сверху переливчатая ткань была светло-голубой, цвета застывшего льда, а дальше медленно переходила в бирюзово-лазурный, насыщенный оттенок. У платья были облегающие рукава до середины кисти, и оно целиком было расшито прекрасными серебристыми нитями. Узор состоял из тонких затейливых паутинок и веточек, и крошечных завитушек. Его словно кроили по мне: нигде ничего не оттопыривалось и не висело. Точно по фигуре, не пришлось ни подшивать, ни переделывать.