Зарубежный детектив 1979

Дамдин-Очир достал из ящика тонкую рисовую бумагу в красную линейку, кисточку с тушью и с взволнованным серд­цем сел писать письмо хубилгану Довчину и хамба-ламе Содо­ву в монастырь Святого Лузана.

«Милостивым сподвижникам своим шлю чистосердечный по­клон и уведомляю о своем добром здравии и приятном возвра­щении на родину. Денно и нощно без устали направляю все струны души своей на возвеличивание нашей веры. Великий и мудрый господин из Страны восходящего солнца соизволил дать совет создать наряду с союзом послушников бурхана союз ми­рян. Это удвоит наши силы в борьбе с новыми порядками. Япо­ния заверяет нас в своей поддержке военной силой и готовится к этому шагу...» Он написал еще несколько строк в таком же духе и закончил письмо словами: «Осенью надеюсь увидеть вас в добром здравии, а вы, почтенные отцы религии, сфабрикуйте к тому времени в большом количестве письма, в которых простые араты выражают готовность покончить с новой властью и добро­вольно отдать себя в руки японцев».

Через неделю послание Дамдин-Очира читал Балдан, с тру­дом сдерживая вспыхнувший гнев.

16

Под обжигающими, как языки пламени, полуденными луча­ми раскаленного солнца необозримый степной простор, подерну­тый голубым маревом, казался вымершим. На много миль во­круг, насколько способен охватить глаз, простерлась степная гладь, поросшая сочными травами и кое-где пересеченная кара­ванными тропами. По бескрайним монгольским просторам мож­но ехать часами и не встретить никакого жилья. Иногда в сте­пях стоят одинокие аилы или небольшие хотоны скотоводов, раз­деленные многими десятками миль. На самом горизонте маяча­щие, словно истуканы, синие горы, вечно голубое, без единого облачка высокое небо и желтое, как червонное золото, горячее солнце, живительной чистоты воздух, насыщенный ароматом трав, волнуют сердце монгола. Прекрасная обетованная земля!

По едва приметной дороге, кое-где заросшей невысокой тра­вой, на гнедом мерине тихой рысью трусил хубилган. Его голо­ва была повязана не первой свежести платком, концы которого болтались у левого плеча, тэрлэг1 из коричневой далембы силь­но выгорел на спине, а лицо всадника до черноты загорело и об­ветрилось. Путь хубилгана пролегал от Улан-Батора к монасты­рю Святого Лузана. Уже неделя, как он не слезал с коня.

Тэрлэг — летяий легкий дэли.

Только на восьмой день пути на самом горизонте у подножия гряды не­высоких холмов показались смутные очертания монастыря и раз­бросанных вокруг него аратских кочевий, знакомые с детства. Довчин остановил коня, всматриваясь в даль, и в сердце его раз­лилась теплая волна нежности, чего давненько с ним не случа­лось. С этой весны он объехал немало сомонов, где живописная природа радовала глаз, но не волновала кровь.

Последний год Довчин безвыездно жил возле улан-баторско­го Гандана, и первое время верховая езда его быстро утомляла. Но, привыкнув, он начал совершать многодневные поездки по аймакам и сомонам и часто, когда ночь заставала его в степи, а поблизости не оказывалось ни одного аила, где всегда можно за­ночевать и попить горячего чая с молоком, Довчин проводил ночь под открытым небом, даже не разводя огня.

Бывали случаи, когда хубилган уставал до изнеможения, не в силах держаться в седле, тогда он начинал убеждать себя, что впереди его ждет большая удача и счастье, ради чего есть смысл изнывать от жары и усталости, голодать, страдать от жажды, вы­биваться из последних сил.

На пути хубилгану попался неглубокий колодец, из которого он напоил коня и омыл запылившееся лицо. Немного отдохнув, Довчин, однако, повернул коня не к монастырю, а к двум оди­ноко стоявшим юртам в часе пути от колодца. Люди, выросшие в степи, видят далеко. Хубилган не ошибся: ровно через час он уже ел вкусные пенки, таящие во рту, запивая их пахучим го­рячим чаем, и вел неторопливую беседу о том, о сем с гостепри­имными хозяевами. В монастырь к хамбе Содову Довчин решил приехать попозже вечером, когда потухнут лампады и жирники в юртах, чтобы никто не увидел здесь редкого гостя.

Возле юрты хамба-ламы хубилган стреножил коня, снял при­вязанную к седлу переметную суму и потянул за дверную руч­ку. Дверь еще не была заперта и свободно открылась. Хамба Содов, сидевший перед жертвенником за вечерней молитвой, по­вернул голову, но не узнал перерожденца и снова отвернулся, продолжая молиться.

— Вы что-то стали слабы глазами, возлюбленный мой хамба. Услышав знакомый голос, Содов встрепенулся и кинулся на­встречу.

— Да что же это такое делается! Наш дражайший хубил­ган собственной персоной! А я при свете свечи сначала вас не узнал... Какая желанная встреча! Что же мы стоим, проходите скорее, садитесь выше.

1 Приглашать сесть выше — значит приглашать сесть на почетное место, в красный угол.

В юрте хамбы перерожденец чувствовал себя как дома, вы­пил вина, сытно поел и прежде, чем начать обстоятельный раз­говор с хамбой, предупредил его:

— Кроме вас и Балдана, никто не должен знать о моем приезде. Сейчас это для нас небезопасно. Понимаете? Через пару дней я уеду.

Настоятель и перерожденец были откровенны друг с другом. Они во всех подробностях обсудили худонские и улан-баторские новости, поговорили о внутреннем положении в стране, о воз­росшей бдительности революционных аратов и их непримиримо­сти к врагам своей власти. Перерожденец доложил хамбе о по­ездке но худону, в результате которой ему удалось установить тесную связь с рядом монастырей и склонить на свою сторону тамошних настоятелей и лам.

— Как себя показал Балдан?

— Неплохо. Умный и решительный малый, ничего не ска­жешь. Молодость! Молодость, дорогой перерожденец! Японская разведка тоже им не нахвалится...

– Чем он вообще занимается? Что успел сделать для наше­го дела?

– Совершенно неожиданно для меня он оказался прекрас­ным организатором сбора пожертвований на субурган. У этого малого всегда хорошее начало венчает хороший конец.

– Не стану же я посылать к вам, уважаемый настоятель, ка­кого-нибудь никчемушу, — похвалился хубилган. — Ну а что еще он успел сделать?

– Что успел? Во-первых, он проверяет выполнение заданий и регулярно докладывает об этом резиденту японской разведки, а оттуда получает шифровки с новым руководством к действиям и доводит их до нашего сведения. Во-вторых, человек он образо­ванный и легко сходится с людьми. В здешних местах среди ара­тов пользуется авторитетом и влиянием. Благодаря его усилиям и способностям подбирать людей в наш союз влилось еще не­сколько человек, среди которых мне особенно симпатичен наш бывший водовоз Гомпил. Вначале я не очень-то доверял япон­скому посланнику и старался любыми способами испытать его. Мало ли что бывает... Однажды я так испытал Балдана, что от его гнева сам еле опомнился. Потом как-нибудь расскажу вам об этом случае.

– Хм, японская разведка прислала сюда незряшного чело­века... Но, как говорится, «у змеи пестрые пятна снаружи, а у человека — внутри». Как узнать, что на уме у этого Балдана? Соблюдайте осторожность. Это не помешает.

— Мой дорогой хубилган, я вижу, вы устали и ваши веки отяжелели. Ложитесь-ка спать. Утро вечера мудренее. Погово­рим завтра.

Приготовив постель перерожденцу, хамба Содов велел свое­му послушнику держать язык за зубами насчет приезда хубил­гана и в течение двух-трех дней никого не впускать к нему в юрту.

На следующий день после утренней молитвы и завтрака по­звали Балдана. Довчин встретил его весьма радушно и рассказал о трудностях работы в городе и об арестованных соучастни­ках заговора, о судьбе которых пока ничего не было известно.

— В городе к нам присоединилось еще несколько человек. Но мы не можем действовать и сидим, связанные по рукам и но­гам: кругом слежки и проверки красной милиции. Город не худон. Здесь простор, а там все на виду у красных. В худоне и народ другой. А в городе одни болтуны с длинными языками, готовые перегрызть друг другу глотки.