Защита Чижика

Полковник задумался. Его пальцы снова задвигались, теперь уже перебирая невидимые бумаги.

— А много… Много это — счёт? — спросил он наконец, стараясь говорить небрежно, но в голосе проскользнуло напряжение.

— Вам лично волноваться не о чем, я же сказал — оплачивать будет госпиталь.

— А всё-таки? — настаивал он. Полковник привык, что ему всё выкладывали как на духу.

Я вздохнул.

— Во многом знании многие печали. Скажу лишь, что достаточно. Можете, конечно, вернуться в Союз. Там вас будут месяц лечить в стационаре, и ещё два — амбулаторно. Выйдет в итоге куда дороже, но когда платит государство, кто считает?

— Месяц… и ещё два месяца? — он побледнел.

— И пять лет диспансерного учёта, — добавил я. — С наблюдением венеролога, терапевта, офтальмолога и невропатолога.

— А здесь?

— Здесь Ливия, — развёл я руками. — Здесь государство такого позволить себе не может — содержать в общем-то трудоспособного человека месяц или два. Потому разрешены к применению рекомендации европейских стран, в данном случае — французские. Французам эта болезнь известна хорошо, у них в прошлом было много колоний по всему миру. Не беспокойтесь, французские методы не менее эффективны, нежели наши, советские.

Полковник задумался, его взгляд устремился куда-то вдаль, за стены кабинета, будто он взвешивал все «за» и «против». Наконец он твёрдо кивнул.

— Тогда… Тогда я согласен. Лечите по-французски.

Я нажал кнопочку вызова. Через мгновение вошёл Никодим, наш фельдшер, высокий, сухопарый мужчина с невозмутимым лицом. Надеть плащ с капюшоном, дать в руки косу… Нет, в другой раз.

Я протянул Никодиму листок с назначениями.

— Пройдёмте в процедурный кабинет, товарищ полковник, — вежливо сказал Никодим, жестом указывая на дверь.

Гришповецкий встал, выпрямился и, слегка прихрамывая (от волнения, или от былых ран — кто знает?), последовал за фельдшером.

Через десять минут он вернулся. Лицо его выражало лёгкое недоумение.

— Сделано, — сказал он, но остался стоять посреди кабинета. — Когда на следующий укол?

— Лечение завершено, — ответил я.

— Что? — он широко раскрыл глаза. — Так просто?

— За этим «просто» стоят десятилетия научных исследований и наилучшее французское лекарство, — ответил я. — Со стороны, понятно, всё просто. Укол, и гуляй дальше.

— Значит, я здоров?

— Вы на пути к выздоровлению. Лекарство будет действовать месяц. Весь этот срок не советую употреблять спиртное.

— Я не употребляю, — сказал полковник.

И соврал.

Я лишь кивнул, не став комментировать.

— Вот и славно. Теперь новость не очень хорошая.

— А, да, — он хмыкнул. — Я и забыл. Что же нехорошего меня ждёт?

— Вы излечитесь. Это несомненно. Но реакция Вассермана останется положительной надолго, возможно, на всю жизнь. Такая уж это болезнь, фрамбезия. Её вызывает бледная спирохета, очень близкая родственница спирохеты сифилитической. Реакция Вассермана, да и другие анализы, различить их неспособны.

Полковник замер. Его лицо закаменело, в глазах мелькнула тень разочарования.

— Значит… — начал он, но слова застряли в горле.

— Значит, в медицинской карточке навсегда останется отметка, — закончил я за него. — Но только отметка, Михаил Михайлович. Ничего более.

Он глубоко вздохнул, затем неожиданно рассмеялся — коротко, по-солдатски.

— Ну что ж… С отметкой я жить научусь. Главное — чтобы без последствий.

— Без последствий, — подтвердил я.

— Но лечение… лечение разве не убьёт все эти… спирохеты? — спросил он, делая паузу перед последним словом, будто оно было ему неприятно.

Я откинулся на спинку кожаного кресла, которое недавно привезли из Италии, больших денег стоило, и объяснил:

— Убивает прямо сейчас, во время нашего разговора. — Мой взгляд упал на напольные часы, восемнадцатый век — подарок одного арабского шейха. — День или два вы будете чувствовать недомогание, температура может подняться, не волнуйтесь — это внутри вас массово гибнут злые микробы.

Полковник нахмурился. Его взгляд скользнул по стенам, увешанным дипломами на разных языках, остановился на фотографии, где я стоял рядом с Каддафи.

— Однако есть большое «но», — продолжал я, доставая из ящика стола толстую папку с немецкими надписями. — Реакция Вассермана, как и остальные реакции, применяющиеся в Советском Союзе, определяет не сами спирохеты, а ответ на них организма. Антитела, говоря медицинскими терминами.

Я открыл папку, показал ему графики и схемы, которые вряд ли мог понять неспециалист, но которые производили нужное впечатление.

— И эти антитела организм будет производить долго. — Я закрыл папку с выразительным хлопком. — Как пример, возьмём войну — она давно закончилась, но по-прежнему армии существуют, никто их не распускает. Антитела — это ваша личная армия.

Полковник хмыкнул, но в его глазах читалось понимание. Он был военным, эта аналогия ему понравилась.

— Вы не тревожьтесь, — добавил я, доставая бланк с печатью, — в госпитале с нашей подачи сделают соответствующую запись, вам дадут заключение, и при дальнейших обследованиях, возможных и даже неизбежных в жизни, вы будете говорить, что во время командировки в южные страны перенесли фрамбезию. Говорить, и предъявлять заключение. — Я показал ему печать с арабской вязью. — С печатью. Круглой.

— А вот чтобы совсем, чтобы без реакции Вассермана? — спросил он, и в его голосе прозвучала последняя надежда.

Я покачал головой, с сожалением глядя на этого крепкого мужчину, чья карьера теперь будет омрачена медицинской пометкой. Вассерман? Может, и так, но нам нужен человек без пятнышка!

— Этого современная медицина не может.

Полковник вздохнул.

— Того не можете, этого не можете… Плохо, — дал оценку состоянию дел полковник Гришповецкий.

Я усмехнулся, глядя, как солнечный луч преломляется в хрустальном графине с сахарской водой.

— Не то слово, полковник. Просто ужас какой-то.

У Михаила Михайловича дёрнулась щека. Левая. Просто полковником его могут называть генералы, а для доктора он товарищ полковник, в крайнем случае — Михаил Михайлович.

— И ещё, Михаил Михайлович, — подсластил пилюльку я, доставая из ящика рецептурный бланк, — на язвочки будете наносить лечебную пенку. Препарат купите в любой аптеке, не берите на рынке. — Я сделал паузу, аккуратно выписывая средство. Врачебный почерк — это не про меня. — На рынке, конечно, дешевле, но нет уверенности, что его хранили правильно. — И я протянул полковнику рецепт.