Застой. Перестройка. Отстой
Шрифт:
Мы ее, наконец, поняли. И ругать перестали. Если не быть лучшим, тогда резоннее вообще ничего не делать.
…Утром я пришел в офис с опозданием. Зашел в отдел.
Лера обсуждала своих детей с Эльзой и Надеждой:
— Ну, если Алина, младшенькая моя, дура, что я могу сделать?! Тупица! Купила седло для коня, вместо того чтобы купить це'почку на шею. Если есть деньги — надо делать как надо. А она — тупица. У меня всегда был трезвый взгляд на вещи… А у нее нет. Дались ей эти лошади, в секцию записалась, конкур, видите ли, она любит. Какой на фиг конкур? Я и слов-то таких не понимаю.
Белкина
— Все-таки Надька — профи, хотя, конечно, откаты со всех своих фирм берет. Вы, наверное, думаете, что я дура, но я не дура.
— Нет, Лерочка, — сказал я, — я не думаю, что ты дура. Раз ты уцелела при всех «страхуевских» режимах, значит, ты очень даже не дура. А сейчас давай немного поработаем. Позвони, пожалуйста, Ольге Федоровой в Краснодар. Они давно обещали прислать полис на согласование.
Лера стала звонить:
— Але, Краснодар? Филиал «Страхуй»? Ольгу Федоровну!
Я:
— Федорову, Федорову…
Лера:
— Да-да, поняла. Але, это Ольга Федоровна?
Ольга сказала в трубку:
— Федорова.
Лера:
— Да-да, помню. Ольга Федоровна? Да? С вами хочет побеседовать Евгений Викторович.
Мы переговорили. Ольга пообещала к вечеру прислать материалы.
Я поблагодарил ее и робко и стыдливо попросил Лерку сходить в «Макдоналдс», купить мне кар-тофель-фри, чизбургер и колу.
Она это восприняла, как ни странно, спокойно:
— Чего ж вы раньше молчали? Я бы уже давно сбегала.
…Надюшка и Лера договорились, что скинутся по двести рублей и пойдут домой к прорицательнице Тамаре, близкой Лериной знакомой.
— Евгений Викторович, вам ничего узнать не надо?
— Да нет, потом расскажешь, что она вам скажет.
Пришли.
Тамара отвечала на вопросы конкретно.
Лера спросила:
— Что будет с Евгением Викторовичем?
— Ему предложат другую должность, но он останется.
Надя:
— Дадут ли мне работать с моими фирмами?
— Дадут.
Лера думала и о других членах коллектива:
— А кто такой Гальпер?
— Гальпер — очень серьезный человек — с ним лучше не шутить. Но он не хозяин.
— А кто хозяин?
— Вам это знать необязательно.
…На следующий день утром Лерка прибежала ко мне в кабинет:
— Ну, я же говорила, Евгений Викторович, что Надька — воровка. Первым делом, сучка, спросила у Тамары, дадут ли ей работать с ее фирмами. Ну, вы меня извините, Евгений Викторович, посмотрите, как она одевается. Восемнадцать пар обуви! Как отпечатала буклет к совещанию директоров в Анапе — дубленочку себе справила. Говорит, что муж купил. Но муж у нее объелся груш, ни хера не зарабатывает.
Потом стали болтать с Леркой в целом о взаимоотношениях полов.
Она рассказала, как ходит на танцы.
— Я туда хожу уже года три. Всех своих любовников там нашла. Игорек мой — оттуда. Я с ним уже полтора года трахаюсь.
— А там можно девушку снять?
— Легко. Некоторые девки сами мужиков снимают.
— Неужели, правда?
— Правда. Трахаться-то всем охота. Я вас тоже туда отведу. Хотите?
— Да
ты что?! Я ведь женат… А где это?…— На Автозаводской, в клубе. Там две категории мужиков. Окулисты (эти стоят по стеночке, смотрят по сторонам, ждут, когда их снимут) и акулисты (эти — хищники! — снимают сами).
— А какие лучше?
— Акулисты, конечно. Окулисты никому не нужны. Они посмотрят на телок, ночью подрочат, вот и вся недолга. Кому они нужны!
Пока трепались с Леркой, позвонил Мендросов. Вызвал меня к себе.
— Ну, как праздничный номер — к 8 марта?
— Готовлю. На всех порах.
— У меня есть претензии. Я посмотрел верстку первых двух полос. В номере нет галантности. Ты просто поздравил женщин от имени Генерального и все. Этого недостаточно. Нужно про каких-то наших баб написать.
— Одну бабу прославишь — другая обидится. Лучше, по-моему, никого не выделять.
— Ты это брось. Бабы пусть себе обижаются. Есть мнение руководства: кого прославлять, кого не прославлять. Руководство приказывает — и все. Точка. А бабы пусть не лезут — это не их собачье дело. И, если хочешь, то, по большому счету, и не твое.
Он потом еще что-то говорил. А я все думал об этой фразе. «Не их собачье дело…» «…И не твое».
Мы расстались, а я все анализировал мендросовские слова. Буквально через пять минут до меня, жирафа, дошло: меня оскорбили.
Я набрал номер Мендросова, но он уже куда-то убежал. Была пятница. В шесть часов вечера я ушел домой, хорошо осознавая, что нормальных выходных у меня не предвидится. Я буду мучаться и ждать понедельника.
…В понедельник, как ни странно, Мендросов меня опередил. Рано утром, в восемь часов, он сам зашел ко мне в комнату и сказал:
— Пойдем.
Я радостно ответил:
— Пошли.
Он начал опять рассуждать о номере.
Я его перебил:
— Прежде всего, Игорь Вольдемарович, нам надо решить деликатные вопросы. Я долго думал о вашей давешней фразе на счет баб, что это не их собачье дело. И не мое. Получается, что эпитет «собачье» распространяется и на мою персону.
— Тут смотря в каком контексте, — спокойно ответил Мендросов. — Я имел ввиду, что баб не должно интересовать: про кого мы пишем. Да и тебя тоже.
— Может, это и так. Но вы меня оскорбили.
Мендросов удивился. Он не понимал, о чем я говорю.
— Да нет, все дело в контексте, — опять начал он. — Давай вспомним, что я тебе говорил.
Мне надоело вспоминать. И я, собрав всю свою небольшую силу воли в кулак, сказал:
— Игорь Вольдемарович, вы меня оскорбили. У вас есть два пути — взять свои слова обратно или извиниться.
— Хорошо, если ты хочешь, я беру свои слова обратно.
— Отлично. И еще. В самом начале нашего знакомства мы выяснили, как зовут друг друга. Вы попросили называть вас по имени-отчеству. Я — тоже. Я бы хотел, чтобы мы вернулись на исходные позиции.
Он согласился.
А написать решили про главбуха Наташу Совину и еще про двух сотрудниц из филиалов.
Лера сообщила, что Тамара загремела в «дурку». И что завтра они с Надеждой к ней пойдут. Я тоже решил пойти. Тамара встретила нас в холле больницы (это что-то вроде комнаты свиданий). Остальных больных мы не видели.