Завтра будет среда
Шрифт:
К своему столу Полина вернулась не сразу. Присела, обхватила руками голову - со стола веером слетели тетрадки с Паттинсоном на обложке.
– Ты чего чай пить не идешь?
Женька никогда не сидела на стуле, как все нормальные люди. Забиралась на парту и болтала ногами.
– А чего с Веселкиным? Летит по коридору аки Бэтмен. Глаза круглые, морда в пятнах.
– Я его чуть не придушила…
Женька соскочила с парты и направилась к шкафу. В полной тишине слышно было, как забористо булькает вода.
– Я так понимаю, это не оборот речи.
Дверь с грохотом распахнулась, и в кабинет ввалилась ватага с куртками, рюкзаками и хорошим настроением.
– Можно сумки положить?
Женька раскинула руки навстречу.
– Ребята, подождите, пожалуйста, за дверью. До звонка.
Остановить ватагу мог только ядерный взрыв. Нет, серия ядерных взрывов.
– Мы только сумки положить…
– Ребята. За дверью. Подождите.
– Ну, сумки…
– Вы глухие, что ли?! Вам сказали: за дверью!
Полина допила и очень спокойно сказала:
– Мне нельзя работать в школе.
Женька скучно покачала ногой:
– Да брось ты. Нашла из-за чего переживать. Еще бегать за тобой будет и в глаза заглядывать.
– Так нельзя… Это последнее…
– Подумаешь. Я тоже по губам бью, когда при мне матерятся. А физруки, по-твоему, с ними особо ласковые?
– И вы … тоже?
– А что делать, если они только силу признают? Нянькаться?
– Ты не понимаешь… Я ведь даже не помню, как это сделала.
– Удивила. Вот когда ты ключом от квартиры начнешь кабинет открывать… В Штатах учителей, между прочим, не допускают к даче показаний. Считают неадекватными. Уэлкам!
– А ты сколько лет работаешь?
– Десять.
– И до сих пор не свихнулась?
Дверь снова хлопнула. Вместе с раскатами звонка в класс внесло давешний табор.
Полина смотрела на Женьку и ждала ответа.
Дома Полина разревелась. В который раз.
– Уходи ты с этой работы, - просил муж. – Ну, сколько можно нервы мотать?
– А пя-ти-клашки?
– всхлипывала Поля.
– Знаешь, как с ними интересно? Один такое сочинение по картине написал!
– Один! На сотню! А остальные девяносто девять? С ноги бить их будешь? Как твоя Женька?
Поля подавленно молчала.
Ночью ей снился кошмар, что она никак не может успокоить детей на уроке. Полина кричала и не слышала сама себя. А ученики болтали, курили и дрались, не обращая никакого внимания на ее жалкие призывы к порядку. Затем из-под парты вылез директор и гнусным голосом Коровьева произнес: «Антракт, негодяи».
Поля открыла глаза. «Да что ж я мучаюсь-то? Завтра же подам заявление об уходе. Провались они все».
И как телеканал переключила. Вокруг звенела колоколами таинственная Прага, куда с мужем ездили в свадебное путешествие. И дрессированный попугай тащил билетик на счастье. И пятиклашки, почему-то все ставшие ее детьми, кричали: «Горько!» и подбрасывали вверх лепестки роз.
А Поля плакала. Сама не зная почему.
Та, что живет под кроватью
–
Стоп, а это что? – мама внимательно рассматривала длинную, запекшуюся с одного края царапину на Олежкиной руке. А тот пританцовывал на месте, как будто и не в кровать торопился, а обратно на улицу - к Севке и Андрею.– Не знаю. Поцарапался…
– Ничего себе поцарапался! Как ножом. Паш, глянь.
Отец нехотя оторвался от футбола и, скользнув равнодушным взглядом по ручонке сына, пожал плечами.
– Ну и что… - он не разделял маминого беспокойства.
– Шрамы мужчин украшают.
– Где ты так?
– продолжала мама, недовольная отцовской реакцией.
Олежка не помнил. Смутные ночные видения растаяли в орущем и хохочущем свете дворового дня. Сегодня они играли в мушкетеров и носились по зарослям с гибкими прутами вместо шпаг. Победить Севку-кардинала было непросто, но девчонки признали Олежку лучшим, вручив орден из ромашки.
Что ему, герою дня, было испытание маминой зеленкой?
– В следующий раз будь осторожней.
К полуночи все в доме угомонилось. Стих топот детских ног в туалет и обратно. Стихла мамина колыбельная, нужная больше самой маме. Даже часы, вздохнув облегченно, затикали как-то по-другому.
Разметавшись и свесив пораненную руку с кровати, безмятежно спал Олежка.
А в подкроватной темноте открыла желтые, как фары, глаза Бабайка.
Олег пил чай, рассеяно наблюдая за Люськиными передвижениями: стол – плита – раковина. И в обратном порядке: раковина – плита – стол. Думать и говорить было лень: давала о себе знать вечерняя усталость.
Облокотившись на стенку, Олег закрыл глаза.
В сковородке вкусно шкворчало. Люська отбивала ножом такт по разделочной доске. Дынь, дынь, дынь, дынь, We will we will rock you.
Олег уже начал было притоптывать, как стук неожиданно прервался:
– Я пойду завтра в школу.
Открывать глаза тоже было лень.
– Зачем?
– Они истязают нашего сына.
Из-за русых прядей Люськиного лица почти не было видно. Голос звучал ровно. Но пальцы намертво вцепились в рукоять ножа, желая если не сломать, то погнуть, завязать морским узлом.
– Как это истязают? – Олег вопросительно уставился на жену. – Кто?
Мобильник на столе внезапно ожил и радостно оповестил об этом окружающих. Чашка, бутерброд и надрывно пиликающая трубка никак не помещались в руках – и, пожертвовав чаем, Олег недовольно буркнул в телефон:
– Да, слушаю вас. … Да, конечно, у нас существует отсрочка платежа, двадцать один банковский день. Но только при предоставлении документов, которые устроят наших юристов и службу безопасности… Да, это стандартный пакет… Хорошо, я перезвоню вам… - он вывернул шею, чтобы посмотреть на настенный календарь, - пятнадцатого, во второй половине дня. Устроит?
Люська по-прежнему кромсала морковку. Только теперь в ее движениях не было ничего рок-н-рольного – лишь холодная методичность гильотины. Голос в трубке бубнил без остановки, но Олег уже не слушал. Он завороженно вглядывался в оранжевые срезы, заранее жалея тех, кто попадет под Люськину карающую длань.