Завтрашний ветер

то о Пушкине можно сказать: «Без Пушкина нет

народа». Меряя свою жизнь самой высочайшей ме-

рой — интересами народа, мы, русские советские поэ-

ты, должны мерить нашу работу в поэзии высочай-

шей духовной и профессиональной мерой — Пуш-

киным.

Это вовсе не означает тотального возвращения в

ямбы и хореи «блудных детей» русского стиха, загу-

лявших с ассонансными рифмами на расшатанных

ступеньках поэтических «лесенок». Старику ямбу и

старушке глагольной рифме еще далеко до пенсии.

Но я думаю, что они сами с доброжелательным любо-

пытством будут рады поглядеть на наши самые риско-

ванные экспериментальные виражи и даже добро-

душно похлопают наш юный русский верлибр по его

далеко еще не могучему плечу.

Пушкин был новатором в области формы для сво-

его времени, и ему наверняка были бы противны

приторные подражательства Пушкину или Фету на-

ших новоявленных классицистов. Старик ямб еще со-

служит свою службу, но думать, что это конечная

форма русского стиха, наивно или трусливо. Пытаться

насильственно втиснуть в онегинскую строфику эпоху

Хиросимы, полета на Луну, Братской ГЭС и КамАЗа,

отвергая все иные попытки расширить границы фор-

мы, по сути дела «хвостовизм» на новом этапе, столь

высмеянный в свое время самим Пушкиным.

Мы должны не заимствовать пушкинскую форму,

а учиться его отношению к форме: нахождение не

только волшебного порядка слов, но и волшебного

соответствия этого порядка эпохе. В то же время

грешно, прикрываясь тезисом о рваном ритме эпохи

синхрофазотронов, распускать форму до атомного

распада. Об этом когда-то точно заметил Пушкин:

«Один из наших поэтов говорил гордо: «Пускай в

стихах моих найдется бессмыслица, зато уж прозы

не найдется...» Красивое выражение: «Метафора —

мотор формы» — сомнительно как панацея. Пушкин

был мастером метафор. «Нева металась, как больной

в своей постели беспокойной» написано было за много

десятилетий до появления Пастернака, однако пре-

лесть безметафорной исповедальной естественности,

утвержденная Пушкиным, не меньшая, а может быть,

гораздо большая сила, чем самая эффектная метафора.

Одновременно Пушкин выступал против литератур-

ного педантизма, однако не отвергая его безогово-

рочно: «Педантизм имеет свою хорошую сторону. Он

только тогда смешон и отвратителен, когда мелко-

мыслие и невежество выражаются его языком». Пуш-

кин не жаловал прозаизмы, но вместе с ними и на-

тужную высокопарность «поэтизмов»: «Мы не только

еще не подумали приблизить поэтический слог к бла-

городной простоте, но и прозе стараемся придать

напыщенность... Сцена тени в «Гамлете» вся писана

шутливым, даже низким слогом, но волос становится

дыбом от гамлетовских шуток».

Мы нередко опресняем, ускучняем наш великий

язык, а то, наоборот, «интересничаем», коверкая его,

равно обедняя язык и канцелярским занудством, и

словесным жонглированием. Реакцией некоторых поэ-

тов на дурное обращение с языком бывает умышлен-

ное создание так называемых «тонких стихов» в про-

тивовес «стихам грубым». Но умысел в искусстве

саморазоблачителен, даже если он прикрывается

изящной мантильей тонкости: где тонко, там и рвется.

Об этих намеренно тонких стихах Пушкин сказал:

«Тонкость не доказывает еще ума. Глупцы и даже

сумасшедшие бывают удивительно тонки. Прибавить

можно, что тонкость редко соединяется с гением,

обыкновенно простодушным, и великими характера-

ми, всегда откровенными».

В Пушкине есть что-то от живой, дышащей моде-

ли человека будущего. Великий поэт не просто пас-

сивно мечтает о будущем — он приближает, притя-

гивает будущее к настоящему, как магнит, ибо он

сам — будущее, заключенное в настоящем. Мне бы

очень хотелось, чтобы люди и нашего сегодня, и

нашего завтра были хоть немножко похожи на Пуш-

кина. Конечно, Пушкин в области современных наук

был бы неграмотнее любого нынешнего школьника.

Но культура нравственности не находится в прямой

зависимости от технического прогресса, и в этой куль-

туре Пушкин значительно опережает нас. Воспитан-

ник народа, он был его воспитателем, высоко ставя

значение просвещения не только технического, но и

морального: «Воспитание или, лучше сказать, отсут-

ствие воспитания, есть корень зла».

Теплая, осеняющая тень Пушкина призывает нас

отдать всю свою душу для воспитания нас — наро-

дом и все силы для воспитания народа — нами. Толь-

ко в случае взаимовоспитания и становятся народом.

Такое взаимовоспитание подразумевает многогран-

ность интересов, исключает человеческую и поэтиче-

скую ограниченность. «Однообразность в писателе

доказывает односторонность ума, хоть, может быть,

и глубокомысленного», — иронически усмехнулся на

этот счет Пушкин. Гражданственность Пушкина была

«любовью к Родине с открытыми глазами», согласно

чаадаевским заветам, а не казенно-охранительным

предписанием.

В заметках на полях статьи Вяземского рядом с

фразой: «Главный недостаток Княжнина происходит

от свойств души его. Он не рожден трагиком» — Пуш-

кин убийственно запечатлел пером приговор: «Т. е.

просто не поэт». Во многих ли из нас есть подлинно

трагическая сила? В то же время, может быть, никто,