Заяц, жаренный по-берлински

Орехов обернулся к поварам и вопросительно посмотрел на них.

– Егорыч, что делать? – крикнул Синдяшкин.

Ломов решительно махнул рукой.

– Дотянем сами!

Он повернулся к Орехову.

– Товарищ капитан, чего не стреляете?

Орехов снова начал строчить по немцам из пулемета.

Ломов спрыгнул на землю и бросился к убитой лошади, Синдяшкин – за ним. Под градом немецких пуль повара выпрягли из повозки убитую лошадь, впряглись в оглобли сами и,

поднатужившись, сдвинули кухню с места – не хуже лошади. Шаг за шагом друзья шли все быстрее и быстрее, а затем перешли на бег. Передвижная кухня катилась, приближаясь к советским окопам. Ломов вскинул голову и крикнул в сторону наших:

– Братцы! Мы свои!!!

Услышав крик Ломова, старший лейтенант Романов и сержант Шилович переглянулись.

Повернувшись к своим бойцам, Романов махнул рукой.

– По немецким окопам - огонь!

Бойцы дали дружный залп по фрицам…

***

Передвижная кухня стояла в леске за окопами нашего передового края.

Рядом с кухней сидели прямо на земле, тяжело дыша, потные и замученные Ломов и Синдяшкин в немецких шинелях.

Двое санитаров сняли с бака для пищи Орехова, уже скинувшего с себя немецкую форму, бережно уложили его на носилки и унесли.

Кухню обступили улыбающиеся бойцы во главе со старшим лейтенантом Романовым.

– Что ж вы кухню не бросили? – спросил у поваров Романов.
– Когда подстрелили лошадь? Быстрее бы добежали!

Ломов отрицательно помотал головой.

– Нельзя нам бросать кухню, товарищ старший лейтенант. Для повара она…, - Ломов почесал затылок.
– Как для танкиста танк.

Обступившие поваров солдаты засмеялись. Ломов кивнул на огромный бак для пищи.

– Да и груз у нас ценный.

Романов удивленно вскинул брови.

– Какой?

Ломом и Синдяшкин усмехнулись. Ломов встал, подошел к кухне, забрался на бак и открыл его круглую крышку. Заглянув внутрь бака, постучал по его обшивке.

– Вылазь!

Из люка бака показалась голова немецкого фельдфебеля. Щурясь на ярком свете, он со страхом озирался вокруг. Высунувшись по пояс и разглядев советских бойцов, фельдфебель поднял руки вверх.

– Гитлер капут!

Бойцы, обступившие кухню, громко заржали.

Ломов повернулся к Романову.

– Нарвались в лесу на немецкий патруль… Троих положили. А этого – взяли с собой. Так что принимайте.

Старший лейтенант восхищенно цокнул языком.

– Ну, вы даете!

Ломов спрыгнул на землю и начал расстегивать пуговицы немецкой шинели.

– Хватит ходить во фрицевской форме, Иваныч! – бросил он Синдяшкину.

Ломов и Синдяшкин сняли и брезгливо швырнули немецкие шинели на землю.

Романов и бойцы увидели на груди каждого повара два Ордена Славы. Уважительно переглянулись.

***

У палатки медсанроты Валентина разговаривала со своей подругой Татьяной.

Татьяна увидела, как издалека к ним приближается Ломов. Ойкнув, она прижала руки к лицу.

– Смотри!

Валентина повернула голову в сторону Ломова, увидела повара и, радостно вскрикнув, бросилась к нему. Широко заулыбавшись, Ломов ускорил шаг. Валентина подлетела к Петру Егоровичу и, замерев в шаге от него, несколько секунд смотрела на повара так, словно все еще не верила своим глазам.

– Егорыч! Миленький…

Валентина сделала еще один шаг к нему, обняла Ломова руками за шею и начала торопливо покрывать поцелуями его лоб, губы, щеки… Ошарашенный Ломов стоял, не смея шелохнуться. В его влюбленных глазах было неземное блаженство.

Татьяна смотрела на Ломова с Валентиной с легкой завистью.

Отстранившись от Ломова, Валентина вытерла ладонью влажные глаза.

– Мне сказали, ты отстал от полка. Пропал без вести… Господи, чего я только не думала!

– Жив я, жив, - он ласково провел рукой по щеке Валентины.
– Не время помирать, когда у нас с тобой… Только все началось.

Ломов счастливо улыбался. Валентина – тоже.

К палатке медсанроты подбежал раскрасневшийся Синдяшкин. Кивком головы он поздоровался с Татьяной, а потом и с увидевшей его Валентиной. Ломов недоуменно уставился на друга. Синдяшкин выдохнул:

– Егорыч! Нас - к командиру полка!

– Во как…, - недовольно протянул Ломов. – И поговорить не дадут.

***

Ломов и Синдяшкин стояли напротив Трошкина в окопе командно-наблюдательного пункта полка. Подполковник смотрел на них с гордостью и восхищением.

– Про все ваши подвиги знаю. И про встречу в лесу с немецким патрулем, и про пленного фрица. Ну, а как летели на кухне к нашим окопам… Как на тачанке…, - Трошкин засмеялся и изобразил руками стрельбу из пулемета. – Знает уже даже командующий фронтом. И ему доложили…

Командир полка похлопал поваров по плечам.

– Пора вам становиться полными кавалерами Ордена Славы. Заслужили, мужики!

Ломов и Синдяшкин довольно переглянулись.

***

Солнечным апрельским утром 1945 года Валентина и Ломов, на гимнастерке которого сияли три Ордена Славы, негромко переговариваясь, вышли из палатки медсанроты и тут же – лицом к лицу – столкнулись с капитаном Ореховым. Увидев Орехова, Ломов вытянулся в струнку.

– Здравия желаю, товарищ капитан.

Орехов приветливо улыбнулся.

– Здорово!

Стараясь не глядеть на Валентину, Орехов пожал повару руку.

Ломов и Валентина отошли в сторону и остановились недалеко от палатки, продолжая прерванный разговор. Орехов бросил на влюбленных грустный взгляд, вздохнул, махнул рукой – а, что тут уже поделаешь?! – и исчез внутри палатки.

Ломов обнял Валентину за талию.

– Придешь к нам на кухню обедать? – он подмигнул Валентине.
– Я ушицу сварю.

– Правда!? Снова ходил на рыбалку?

– А то. С утра пораньше… Так придешь?

– На уху – обязательно.

К Ломову и Валентине подошел Трошкин – уже в полковничьих погонах. Ломов и Валентина повернулись к нему и застыли по стойке «смирно». Трошкин махнул рукой.

– Вольно, вольно.

Ломов и Валентина расслабились.

– Вот, Егорыч, мы и у Берлина. В полсотне километров, - Трошкин улыбнулся Ломову.
– Скоро возьмем!

Командир полка хлопнул повара по плечу.