Зазеркальная империя. Гексалогия

Перестрелка завершилась только через час – русские вынуждены были беречь патроны, но и после, до самого рассвета, «та сторона» то и дело огрызалась пулеметным огнем, время от времени подвешивая над рекой «люстры», не дающие шанса остаться незамеченным под их рентгеновским светом…

* * *

– Вон он, видите. – Унтер Таманцев протянул Александру бинокль и чуть-чуть подправил направление.

Надежды на возвращение Ратникова растаяли вместе с жиденьким туманом, поднявшимся перед восходом солнца с невидимой в его молочном киселе реки. Всего фельдфебеля не было видно, лишь нога в ботинке с потертой рубчатой подошвой торчала из-за камня метрах в двухстах ниже по склону. И угол, под которым она была видна, плюс каменная неподвижность не позволяли сомневаться: Евграф Тимофеевич не ранен и не затаился…

– Сползаю за ним ночью, – спокойно, как о чем-то обыденном, сообщил Таманцев офицеру, снова забирая у него бинокль и придирчиво изучая участок откоса между «бруствером» и камнем, за которым лежал убитый. – Пусть уж с нами будет Тимофеич. Дельный был мужик – чего ему, православному, как собаке там валяться?…

Саша не нашел, что возразить: ценой своей жизни Ратников спас всех своих товарищей и в первую очередь – раненых. И не заслуживал того, чтобы валяться непогребенным на поживу стервятникам. Конечно, шесть литров воды не бог весть что, но при экономном использовании этот запас можно растянуть на пару дней. А там, может быть, что-нибудь решится.

Поручик не сомневался, что их уже ищут: район поиска был известен, а два пропавших вертолета – не иголка в стоге сена, даже в этой горной стране. Тем более что вольноопределяющийся Голотько, не теряя надежды, продолжал ковыряться в раскуроченном нутре рации, прекращая работу лишь после захода солнца, чтобы с первыми его лучами вновь схватиться за обгорелые провода и печатные платы. И Бежецкий был благодарен солдату за это…

Беда в том, что Михайлов был совсем плох, надолго впадал в сон, все чаще напоминающий вечный, а когда пробуждался ненадолго, нес всякую ересь, навевая тоску и уныние на солдат. Периоды просветления были коротки и редки. В момент одного из них он подозвал Александра.

– Сколько мы можем обороняться? – спросил он в упор.

– Не знаю, – ответил Саша. – Если продолжится такая, как сейчас, «позиционная война», то дня два. Если туземцы пойдут на штурм – вряд ли продержимся час. Патронов почти не осталось.

– Грустно, – помолчав, сказал капитан. – Я хочу… нет, не приказать – попросить вас… Когда будет понятно, что обороняться далее невозможно… Одним словом, я прошу, чтобы вы застрелили меня и остальных раненых.

– Я не смогу! – испугался молодой человек. – Зачем?

– Этим вы спасете своих товарищей от мучений, – твердо сказал раненый. – Вряд ли туземцы возьмут нас в плен, но они чужды и христианского милосердия. Смерть наша все равно будет неотвратима, но она будет мучительна. Я понимаю, что это – грех, но Господь простит вам это прегрешение.

– А остальные?

– Как поступить вам и всем остальным, кто может держать в руках оружие, пусть подскажет совесть… Прошу вас сообщить об этом солдатам. Я хочу, чтобы каждый принял решение сам. Я свой выбор сделал.

– Так точно… – растерянно ответил Саша.

– Что ж – дело говорит командир, – со скрежетом почесал заросший рыжеватой щетиной подбородок унтер Таманцев. – Я этим башибузукам в руки живым даваться не собираюсь. Вон, Худайбердыев, – подмигнул он товарищу, – пусть сдается. Он магометанин, и те – магометане. Камуфляж скинет, чалпак напялит и – туземец туземцем.

– Шайтан ты, Таманцев! – буркнул татарин. – Сам чалпак одевай! Я русский солдат!..

– А вы, барон? – обратился поручик к фон Миндену, шикнув на солдат. – Как все или попробуете договориться?

– Вам доставляет удовольствие меня оскорблять, Бежецкий? – отвернулся немец. – Тогда делайте это хотя бы не при нижних чинах. Так, чтобы я мог ответить на оскорбление пощечиной.

– Извините… – Александр иногда сомневался: не ошибся ли он в поручике? – Значит, решено, – подвел он черту. – Пусть каждый оставит по нескольку патронов в неиспользуемом магазине на последний случай. И тот, кто останется жив… Если останется…

Солдаты сидели молча, понурившись. Каждый переваривал только что сказанное. И видит бог – никто не хотел такого финала…

Вертолет выскочил из-за скал неожиданно. Сорвавшись с направляющих, ударили по противоположной стороне ущелья, прямо по позициям мятежников, дымные струи ракет, завершившиеся огненными клубками в черных облаках разрывов. Ошеломленные туземцы ответили жиденьким автоматным огнем, но машина уже скользнула прямо над головами тоже опешивших солдат, едва не задев камни полозьями шасси.

– Откуда? – позабыв про опасность, вскочил на ноги Бежецкий – остальные, пригибаясь, уже бежали к ровному пятачку впритык к отвесной скале, куда только и можно было посадить вертолет. – Стоять! Занять оборону!

Не хватало, чтобы обозленные туземцы сейчас пошли в атаку…

– Назад! – первым повернул к своей «лежанке» Таманцев. – Назад, сучьи дети!

Вертолет – вместительный «Алуетт» многоцелевого назначения, близнец того, что расплющенной тушей лежал на берегу горной речки, – предусмотрительно не глушил двигатель.

– Капитан Михайлов? – кинулся к неузнаваемому под слоем грязи и пыли Бежецкому юный поручик. – Это чудо! Мы не надеялись…

– Поручик Бежецкий, – хрипло прокаркал в ответ Саша. – Почему всего один вертолет? Сколько вас?

– Мы не надеялись найти тут живых, – виновато развел руками офицер. – К тому же второй вертолет оказался неисправным… Со мной четверо солдат и пилот.

– Вы можете взять на борт всех?

– А сколько вас?

– Девять живых и шестнадцать мертвых.

– Это будет сложно…

– Попытайтесь, поручик! Выкиньте все, что можно. Я знаю, что «Фоккер» может взять на борт двадцать четыре солдата с полной выкладкой.

– Но вместе с нами будет тридцать один! Может быть, оставить часть мертвых…

– Слушай меня, поручик! – Александр схватил побледневшего офицера за ворот мундира и притянул к себе. – Здесь не останется никого из моих людей! Ты меня понял? Или мне повторить?