Зажечь солнце

Леди Салинор всегда была тактична. В ней нет ни капли резкости, что была присуща — в той или иной степени — почти всем жёнам Киндеирна. Чего только стоили леди Мария или царевна Варвара! Она была умна и добра. Должно быть, за эти качества отец и выбирал себе жён. Но леди Салинор была ещё мягкой и нежной. И в то же время Драхомир знал, что она никому не даст себя в обиду. Она не леди Иоанна и не Навидия Зервас, которых следует защищать. Она сама кого угодно может обидеть. Просто не чувствует в этом необходимости. А без необходимости леди Салинор не будет причинять кому-либо боль. Она была одним из тех светлых людей в окружении отца, которые никогда не сделают кому-либо зло просто так. Без причины. По собственной прихоти. Леди Салинор была терпелива и не слишком злопамятна. Жаль, Ариозелир не унаследовал от неё этих качеств.

У леди Салинор была одна удивительная способность — люди ей доверяли. Ей невозможно было не поверить, когда она начинала говорить своим тихим мелодичным голосом, когда твёрдо, но сочувственно смотрела в глаза, когда мягко подбирала нужные темы для разговора… Она никогда не говорила правду, если знала, что человеку будет слишком больно слышать. В этом было ещё одно отличие между ней и леди Марией. Та говорила правду всегда. Даже когда её никто не хотел слышать. Должно быть, из-за этого отец так сердился на неё. Драхомир знает — отец ничего не имеет против красивой лжи. И знает, что Елизавета Фольмар, женщина, которая его родила, была самой лживой тварью во всём Интариофе. И что только Киндеирн мог на такое купиться. Елизавета не была очень красивой. Это Мир слышал ото всех, кто знал Фольмар. Она была обаятельной и эффектной. Умела смеяться над собственными ошибками и порой верила в собственную ложь. Её называли принцессой Города Пороков, и она была ею — лживой, скрытной и жестокой, но всё же имеющей на многих какое-то гипнотическое влияние, заставлявшее верить в её чистоту. Да что там говорить — она сама порой в это верила. Елизавету Фольмар вряд ли можно было любить. Но ей можно было восхищаться. Отец любил восхищаться. Ему нравились люди, которые не подчинялись правилам, выходили за рамки обычного. Ему нравились люди, которые могли с ним состязаться, быть ему равными. Почти все его жёны были равны ему. Быть может, и все. Драхомир не знал ещё, проявят ли себя Маргарита, Навидия и Иоанна. Должно быть, проявят. Все остальные были личностями удивительными. Отец не терпел слабости и глупости рядом с собой. Ему нравились необыкновенные женщины. Вроде царевны Варвары или леди Салинор. Отец любит, когда его окружают поразительные люди. И жён он выбирал таких же. Драхомиру хотелось бы верить, что смерть леди Марии хоть немного повлияла на него. Что ему хоть немного жаль. Что её бледное мёртвое лицо заставило что-нибудь всколыхнуться в его душе. Что ему хоть немного было больно, когда её гроб опускали в землю. Но, должно быть, он никогда в жизни не услышит ничего подобного.

Чем была хороша леди Салинор — она ничего не говорила сейчас. Она знала, когда следует промолчать. И знала, как именно следует утешить. Леди Салинор не касалась его рук или плеч, не пыталась обнять, она просто стояла позади. Ждала. Ничего не говорила. И ей не нужно было ничего говорить. В её взгляде читалось сочувствие. Казалось, ей искренне жаль Марию. Они никогда не были слишком близки — леди Мария мало с кем общалась из последующих жён Киндеирна. Драхомир уверен, что ей было больно осознавать тот факт, что её муж берёт себе всё больше жён. Когда-то в детстве этот факт — что отец женится снова и снова — не вызывал у Мира никаких вопросов. Он помнит почти все отцовские свадьбы, начиная с тех пор, как отец решил взять себе в жёны Маргариту. Он помнит свадьбу с Навидией Зервас, помнит свадьбу с леди Салинор, а потом — с Кэт Сатор и леди Иоанной. В детстве ему нравились эти торжества. Красивые платья будущих отцовских жён, множество подарков и громких тостов. Когда-то Драхомиру нравилось носиться между кучей залов и что-нибудь выкрикивать. Что-нибудь смешное. Или даже торжественное. Он был маленьким. И ему это сходило с рук. Кажется, отца забавляло то, как он веселился. На своих свадьбах Киндеирн всегда был очень весел. Это своих дочерей он тяжело выдавал замуж. А кого-то даже и не выдавал. Лори была его любимой дочерью, и он никогда в жизни не решится с ней расстаться.

Киндеирн привык жить с размахом. Привык жить так, словно жизнь никогда не закончится. Это и отличало его от леди Марии. Она всегда думала о смерти. И вот — теперь это свершилось. Когда-то жизнь отца казалась Драхомиру правильной. Единственно правильной. Жизнь, полная славы и веселья. Жизнь победителя. Жизнь человека, имеющего всё на свете. И даже больше. Жизнь человека, который в Интариофе является олицетворением могущества и власти. Жизнь алого солнца Интариофа. Но с каждым днём Фольмар стал сомневаться в правильности такой жизни всё больше и больше.

— Он мог прийти… — говорит Драхомир тихо.

Теперь он почти не чувствует злости. Лишь гнетущую пустоту внутри себя. И усталость. Драхомиру кажется, что что-то внутри него должно вот-вот разорваться, сломаться. Какая-то ниточка, какая-то пружина. Он чувствует себя неправильным. Огромной ошибкой. Ему хочется ненавидеть Елизавету Фольмар за тот день, когда она танцевала в городе своего отца перед Киндеирном Астарном. Хочется ненавидеть её за то, что она улыбалась тогда. За то, что была смелой и наглой. За то, что подошла к Киндеирну. Хочется ненавидеть отца за то, что явился в Город Пороков. Зачем он пришёл туда?.. Зачем?.. Ему хочется ненавидеть всю вселенную за то, что эта встреча тогда произошгла.

Ему вспоминается, как глухо звучал голос отца, когда тот разговаривал с ним. Перед его взором словно встают серьёзные отцовские глаза, в которых не было ни капли привычной насмешки. Отец не смеялся на его словами. Не пытался выставить их ненужными и глупыми. Он так же, как и Драхомир, хотел поговорить. Чья же в том вина, если они оба не смогли друг друга услышать?

— Им обоим было бы только хуже, — мягко и тихо говорит леди Салинор. — Они бы снова разругались. И ни твою мать, ни твоего отца не остановило бы даже то, что один из них находится на смертном одре. И я думаю, ты понимаешь это лучше всех на свете.

Они разругались бы… Киндеирн и Мария были не из тех, кто может жить в мире друг с другом. Кто-то из них обязательно сказал бы что-то, что вывело бы другого из себя. Крики. Взаимные оскорбления. Колкие, жестокие слова. Драхомир слышит это так явно, словно это происходило на самом деле. Леди Марию и Киндеирна ничего не остановило бы, если бы они решили разругаться.

Леди Салинор смотрит на пасынка внимательно. Словно надеясь что-то прочесть в его лице. Забавно — она даже в лице Киндеирна могла прочесть всё, что угодно. Она знала, что человек чувствует. Всегда знала. И никогда не говорила об этом. Драхомир помнит её с того самого дня, когда она впервые вошла в астарнский род. Она была необыкновенной. Ещё более необыкновенной, чем царевна Варвара.

Драхомир может лишь кивнуть. Ему не хочется, чтобы кто-то знал его мысли. И он отчаянно нуждается в человеке, которому мог бы сам всё рассказать. Человеке, который понимал бы его и не пытался вытянуть лишнее. Не в Сонге, который никогда ничего не воспринимает всерьёз. И не в Гарольде. Гарольд плохо разбирается в чувствах. Чего только стоят эти его отношения с его Звёздной леди!

Драхомиру нужен такой друг, который тоже прекрасно понимал, что такое одиночество. Одиночество, когда находишься среди тысяч людей, но всем им плевать, когда никто из них не понимает, не хочет понимать и не собирается тратить своё драгоценное время на глупости, которыми априори являются чужие чувства. Драхомир теребит свой перстень и думает о том, что, должно быть, к Лилит он тоже идти не особенно хочет. Сначала была мысль пойти к ней. Но Лилит… С ней было неплохо пить, неплохо гулять по городу и искать, чем развлечься, но не разговаривать о высоких материях…

— Она держала себя достойно королевы, — замечает леди Салинор. — Знаешь, самое то — некоронованная королева для некоронованного короля.

Сравнение очень точное. Драхомиру оно нравится. Он считает, что неплохо будет его запомнить и высечь на её надгробии, когда то появится. Определённо стоит запомнить. Возможно — даже записать. Леди Марии, возможно, понравились бы такие слова о ней, если бы она их услышала.

Было бы гораздо проще, если бы возможно было рассказать этой женщине всё… Или отцу — тот многое мог понять. Но Драхомир молчит. Ему не хочется, чтобы его рассказ прозвучал в этих стенах. Ему хочется оказаться где-нибудь далеко-далеко. Возможно, даже не в Интариофе. Существуют же другие миры — самое время забраться куда-нибудь туда и засесть в какой-нибудь пещере. Отдохнуть, прийти в себя, развеяться, а уж потом возвращаться к отцу с серьёзным разговором. Да, так будет намного лучше.

Драхомир старается улыбнуться леди Салинор, чтобы не показаться грубым. Он уже всё решил. Стоит отправиться в путешествие. Изолировать себя от астарнских уровней на некоторое время. Не появляться там. Не бередить свои раны, а сделать что-нибудь полезное. Или хотя бы приятное. Путешествие по другим мирам — самое оно. Можно будет переключиться немного на что-то более необычное. Можно будет посетить кучу уровней Интариофа и множество других миров. Именно поэтому Фольмар так спешит уйти. Он встретится с Лилит и скажет ей, что хочет показать ей пару красивых мест. Она будет рада, а сам Мир придёт в себя.

— Возможно, и на похороны он пришёл только ради тебя, — прибавляет леди Салинор задумчиво и тихо, словно не желая, чтобы Драхомир услышал её слов. — Ему было бы легче, если бы он не видел гроба с её телом… Ты же знаешь, как сильно он ненавидит похороны.

И Драхомир вздрагивает. И почти решает остаться.

***

От горячей воды Деифилии почти непреодолимо хочется спать. Она чувствует себя одновременно очень уставшей и очень расслабленной одновременно. И когда одна из тётиных служанок уходит, девочка позволяет себе зевнуть. Деифилия толком не знает, прилично ли это — зевать в принципе. Но ни тётушки, ни мать, ни одна из кузин или сестёр никогда не зевали при людях. Однако тётя Вигдис никогда об этом не узнает, и Деифилия считает, что изредка — хотя бы несколько раз в жизни — можно позволить себе немного отступить от общепринятых правил.