Зеленый берег

Эти мостки напомнили Галимджану один случай. Лет пятнадцать назад, когда Бибинур только что переехала сюда учительствовать, он выбрал время, чтобы навестить сестру. В те времена он еще работал секретарем райкома в соседнем районе. Много с тех пор воды утекло, а мостки не изменились. Вероятно, они устроены в ту пору, когда в Зеленом Береге впервые была поставлена пароходная пристань. Конечно, не обошлось без того, чтобы это «сооружение» не ремонтировали с тех пор. Но это уже частность. Так вот, дойдя до середины мостков, Бибинур, встречавшая брата, вдруг закричала страшным голосом. Галимджан, шедший впереди, «глянулся, И что же? Бибинур с бледным, искаженным от страха лицом сидит на корточках, обхватив голову руками. Стоило большого труда успокоить ее и перевести по мосткам. Вообще-то сестра у Галимджана не из пугливых, но незадолго перед тем она пережила большое потрясение: ее муж, только что вернувшийся с фронта, умер прямо на улице от разрыва сердца. Вот это и подкосило Бибинур. Уже перейдя мостки, она долго стояла у стены ближайшего дома, сжимая ладонями виски.

…По ту сторону оврага Галимджан засмотрелся на старинную башню, которая когда-то, вероятно, была угловой вышкой крепости. В каждый приезд он с неизменным любопытством смотрит на башню. Сколько ей лет? Чего-чего она не перевидала на своем веку! Сохранились документы, свидетельствующие, что в одно из весенних половодий Кама подступала к самой башне. Галимджан обернулся назад, смерил глазами высоту. «Ого, мостки-то, оказывается, были тогда под водой!

На главной улице городка Галимджан повеселел: теперь уже недалеко идти. День нынче будничный, и все же улица не пустует, Никто из прохожих не глазеет, подобно Галимджану, по сторонам. Для них и новые жилые дома, и магазины стали привычными. А вот приезжему есть на что посмотреть. На улице, пожалуй, больше машин, чем подвод. И никого это не удивляет. Лошади и те уже не шарахаются при виде несущихся автомобилей. Все же кое-что в городе осталось без изменений. Галимджан, как старый партработник, не мог не отметить, что здешние райкомовцы предпочли остаться в старинном двухэтажном доме. Правда, подновили его, подкрасили. А сад райкомовский так разросся, что из-за вершин деревьев виден только самый конек зеленой крыши. Но вот старое здание больницы, окружено новыми пристройками. Ах, да разве успеешь осмотреть все с первого взгляда!..

Бибинур оказалась дома. Когда Галимджан вошел во двор, сестра выбежала навстречу ему, обняла, прижалась головой к плечу, даже всплакнула.

— Ты что же это не дал телеграмму? Мы встретили бы!.. Рахима-апа, девочки живы-здоровы?

— Все в добром здоровье. Послали целую охапку приветов, — говорил Галимджан бодрым голосом.

— Ну, пусть и впредь будут здоровы!

— Галимджан-абы! Во двор выбежала Гульназ, повисла на шее у дяди. Только что, минувшим летом, она вместе с матерью была в Казани, и сам Галимджан, и вся его семья были для девочки близкой родней. Она не уставала расспрашивать и о тетке, и о двоюродных своих сестрах.

— Подожди ты, Гульназ, дай войти дяде в дом, видишь, как он устал. Пожалуйста, абы, заходи. Ой, как ты только донес эти чемоданы?!

Отдыхая, обмахивая лицо шляпой, Галимджан осматривался. В двухкомнатной, довольно просторной квартире все по-старому. Как всегда, много цветов. Стены украшены фотокарточками, олеографиями, выкрашенные охрой полы чисто вымыты. Во всем видны старательные руки Бибинур, да и Гульназ с малых лет приучена к хозяйству. Более просторная комната служит и столовой, и гостиной. Здесь два стола. Один из них письменный, — судя по стопке ученических тетрадей, названиям книг, по чернильному прибору, это рабочий стол Бибинур. А Гульназ готовит уроки за обеденным столом, она еще не успела убрать раскрытые учебники. В квартире свежесть, прохлада и какой-то особый, удивительный порядок, словно каждая вещь всем своим видом говорит: «А я стою на своем месте».

— Ну как здоровье, как живете? — у же не первый раз спрашивал Галимджан.

И сколько же раз Бибинур не ленилась отвечать:

— Неплохо живем. Дай бог всегда так жить. Я все еще не могу опомниться от радости, что ты приехал в наши края. Ведь путь не маленький. Спасибо тебе!

— Если захочешь навестить, любой путь, Бибинур, будет коротким. Вот увидел вас живыми-здоровыми — и на сердце спокойней.

Гульназ уже хлопотала на кухне, наладила самовар, что-то жарила, поставив сковородку на электрическую плитку.

Бибинур недавно вернулась из школы, через два часа ей снова идти — сегодня собрание учителей старших классов, — и она спешит насладиться беседой с братом.

— Ну как ты доехал на теплоходе, абы? Удобно было, хорошо?

— Ехал я хорошо, в отдельной каюте. Вообще, Бибинур, приятно было. Ведь на реке легче дышится.

И ветерком на палубе освежает. Давненько не катался я на теплоходе, — ничуть не жалею, очень рад, что собрался к тебе. Ну, Рахима, конечно, волновалась, когда собирала меня в дорогу. А чего тут волноваться?..

Чай пили со вкусом, сопровождая этот ритуал теперь уже спокойной беседой.

— Ну как ваша новая учительница? — наконец спросил Галимджан, надо заметить — осторожно спросил.

— Привыкает постепенно… А вообще-то после Казани трудновато ей. Видать, тоскует Гаухар. Все думает о чем-то…

— Мама, мне пора в школу, — напомнила Гульназ. Она вышла из соседней комнаты уже одетая. — Отдыхайте хорошенько, абы. Я во второй смене учусь, приду уже вечером.

— Не беспокойся, милая, я ведь здесь как у себя дома, сумею отдохнуть и найду чем заняться.

— Гульназ, — предупредила мать, — если встретится Гаухар, скажи, что дядя приехал, а то она может уйти куда-нибудь.

Как только хлопнула калитка во дворе, Галимджан вернулся к начатому разговору:

— Тоскует, говоришь, думает?

— Что поделаешь, молодость. Жизнь не удалась… А здесь, сам знаешь, развлечься особенно негде.

— Подружки-то есть у нее?

— Вряд ли. Не совсем еще осмотрелась. Вроде бы с Миляушей находит общий язык.

— Кто эта Миляуша?

— Учительница, преподает математику. Человек она неплохой, только очень уж молоденькая, еще девушка, и жизни как следует не знает.

— С кем живет эта Миляуша? Есть у нее родители?

— Она из другого района. Живет на квартире у одинокой женщины.

— А сама Гаухар как?

— Я ведь писала тебе. Тут, неподалеку, у одной вдовы устроилась. У меня ни за что не хотела остаться. Боится, что стеснит нас.

— Вот как… Перемен к лучшему, значит, нет у нее?

— Не заметно.

— По Казани, что ли, скучает?

— О Казани она не вспоминает. Ведь знаешь, не в Казани тут дело. И тетушка Забира замечает: сидит, слышь, в сумерки без огня и все думает. То же и Миляуша говорит. Да я и сама это вижу.

— Та-ак… — протянул Галимджан-абы.

Что тут скажешь? Не повидавшись с Гаухар, не поговорив, не узнаешь ее мыслей. Да и захочет ли говорить? Душа человека — потемки. В данном случае даже и не потемки, а темная ночь. Молчаливая задумчивость Гаухар свидетельствует о том, что в душе ее зреет что-то. Но что именно? Доброе или злое?.. Она ушла от мужа, но развод не оформляет. Следовательно, на что-то надеется. Очень странный, тяжелый случай. Галимджан хотел было сказать: надеяться ей не на что, Джагфар собирается жениться. Но передумал — лучше не говорить, хоть и надежный человек сестра, а молчание надежнее. Во всяком случае, не надо торопиться: подводя брови, можно выколоть глаз.

— Послушай-ка, Бибинур, на радостях встречи я совсем забыл: Рахима прислала вам гостинцев. — Он открыл чемодан, что поменьше, и начал вынимать всякие лакомства.

— Ну, зачем столько! Для чего было беспокоиться! Будто у нас здесь совсем ничего нет…

— Старинная привычка, Бибинур, не нами заведена: в гости не едут с пустыми руками. — Галимджан улыбнулся. — Вот один чемодан почти освободился. Тут кое-что и для Гаухар осталось. А вот в этом большом чемодане ее носильные вещи. Она уехала, не взяв ничего зимнего. Совсем не подумала о себе. Зимы-то здесь холодные бывают.