Зеленый фронт

– Подсоби, батюшка, - вдруг кто-то дернул отца Александра — священнослужителя Свято-Предтеченскогой церкви - за рясу.
– Христом богом прошу! Батюшка!

Благостное выражение мгновенно слетело с лица священника, едва он повернулся и увидел сморщенное старушечье лицо, закутанное в ветхий от старости пуховый платок.

– Опять ты Пелагея, - брезгливо скривив рот, пробормотал он.
– Ну... чего тебе надо?
– старушка пыталась приложиться к его ладони, но пухлая ладошка все время норовила избежать поцелуя.
– Говори скорее...

– Я же батюшка не за себя..., - поймав, наконец руку, она приложилась к ладони, от чего лицо батюшки скривилось еще больше.
– Не за себя прошу... За соседа Митрошку. Детишки же у него малые остались! Малятки совсем. Цельный день голосят, не переставая! Как третьего дни забрали его германы, так и не слуху не духу..., - голос у бабули был звонким и разносился по всей улице.

– Что же это делается такое? Митрошка же генвалид! Кому он такой нужен? Калека! Кто же тепереча детишек кормить-то будет? Батюшка, подсоби! Родимый, Христа ради...

Про себя отец Александр благодарил бога за то, что на улице почти ни кого не было.

– Опять ты, дура-баба за старое принялась!? И убери ты от меня эту богомерзкую штуку! Сказано тебе, разберутся там и без тебя!
– прошипел священник, своими мощными телесами нависая над бабулей, которая тыкала в него крохотной деревяшкой.
– Что же тебе не …, - вдруг он поперхнулся.
– Ладно, Пелагея, иди! Иди! Завтре, поговорю я, - старушка вновь начала кланяться, бормоча благодарственные слова.
– Все, все, иди, - через какие-то доли секунды он уже не помнил ни о ней, ни о своем обещании.
– Да, это же Мыкола...

Отец Александр сделал несколько шагов вперед, продолжая пристально наблюдать за идущим шагов за триста человеком. Невысокий, плотный, тот уверенно шел в сторону здания больницы.

– Он, он, стервец, - священник с выпученными от ярости глазами, замотал головой, высматривая ближайший патруль.
– Мыкола! Стой!
– придерживая рясу руками, он побежал за ним.
– Стой!
– его подбитый гвоздями сапоги выбивали по брусчатке замысловатую дробь.
– Куда?!
– с хрипение воздух вырывался из разинутого рта.
– А! Давай! Так его, поганца!

Выбежавшие из какого-то кабака солдаты мигом сориентировались в обстановке.

– Stehen! Stehen!
– проорал первый солдат, мордастый детина в потертых штанах и выцветшем кителе.
– Kurt, halten Sie ihn!
– второй, едва бросив взгляд на запыхавшегося священника, кинулся на бегущего впереди него человека.

... Неожиданная встреча получила продолжение через несколько часов в здании комендатуры, куда священника препроводили на пару с задержанным.

– Я знаю, что вы прекрасно говорите по-немецки.... Вы поступили как истинный патриот!
– с пафосом по-немецки произнес полный человек, у которого на плечах тщательно выглаженного кителя которого тускло блестело серебро витых погон.
– Ваш поступок достоин награды, и поверьте мне, Рейх никогда такого не забывает, - в этот момент он многозначительно посмотрел на стоявшего немного в стороне молодого офицера.
– Давайте пройдем вниз и послушаем, что там рассказывает задержанный.

– Бандит, дядя, а не задержанный!
– с некоторой горячностью поправил его офицер.
– Его уже опознали! Это бывший староста села Малые Хлебцы..., - полковник вновь бросил странный взгляд на племянника.
– Да, да, Малые Хлебцы, где …

– Хорошо!
– одернули его.
– Пора.

Они не торопясь спустились в подвал, в котором с начала оккупации со всем удобством разместилась служба дознания. Там, внизу, их ожидала сюрреалистическая картина — посреди длинного помещения с низким кирпичным потолком, стоял небольшой столик, накрытый белоснежной скатертью. На столе стояло бутылка с красным вином и несколько тарелок с закусками.

– Садитесь, святой отец! Нам нужно серьезно поговорить... Отто, мой мальчик, налей нам вина, - как это ни странно, но полковник, в этих декорациях чувствовал себя совершенно естественно.
– Дайте ему кто-нибудь воды! Все молчит?
– он на секунду махнул рукой в сторону висевшего у стены человека.
– Олухи, надеюсь он сможет говорить?!
– после этого он на несколько минут совершенно забыл о нем и повернулся к столу.

– Отец Александр, - высокий бокал с изящной тонкой ножкой приподнялся над столом.
– Позвольте поднять первый тост за вас!
– Бледное лицо священника вытянулось от удивления.
– Благодаря таким людям как вы у этой бедной страны еще есть надежда на будущее. Пока среди эти фанатиков и варваров встречаются люди, принимающие верховенство нордической расы, Россия не потеряна, - три хрустальных бокала соприкоснулись и нежный звон поплыл по помещению.

– Нам бы хотелось с вами серьезно поговорить...

Священник с трудом проглотил кусок копченной свинины, который при этих словах колом встал у него в горле, а в голове лихорадочно забегали мысли. «Что ему еще от меня надо? Я же все сказал... Не уж-то из-за Мыколы?! Догадался, что тот никакой не партизан? Или нет?». Его лицо мгновенно сменило цвет, становясь из бледного багрово красным.

– Что вы так?
– дружеским голосом спросил полковник.
– Отто, воды! Вот, вот, лучше? Хорошо... Скажу вам честно, мне нет никакого дела до ваших религиозных распрей, - он зацепил вилкой небольшой кусочек сыра и изящным движением оправил его в рот.
– Мне совершенно все равно, что происходит там у вас. Однако, меня очень заботит другое...

Святой отец кажется начинал понимать, о чем хочет поговорить всесильный глава СД.

– … Живой лес, святой отец, - негромко произнес полковник.
– Меня интересует только это. Что вы думаете об этой секте? Где она появилась? Как устроена? Кто в ней верховодит? Все! Я должен знать все!

Судорожно сглотнув, отец Александр залпом выпил стоявший перед ним полупустой бокал с водой.

– … Я, господин полковник, я готов..., - внутри него все сжималось от страха перед репутацией сидящего напротив него человека.
– Я готов рассказать все, что знаю..., - он попытался встать с места, о был остановлен небрежным движением руки.
– Они появились как-будто из ниоткуда. Сразу же после напад..., - на секунду священник поперхнулся, но сразу же продолжил.
– Прихода доблестных немецких войск. Сначала их было немного... Да, несколько человек в одном селе, пара в другом. В моем приходе вообще сначала их не было... Первый раз я увидел их в Малых Хлебцах, когда на богослужение приезжал, - Отец Александр говорил медленно.
– Я говорил с одной прихожанкой... Она такого рассказывала, господин полковник, что у меня не поворачивается язык повторять эту мерзость, - тот нетерпеливо дернул головой.
– Она говорил, что разговаривала с Богом, - его голос на какое-то мгновение опустился до шепота.
– … Они все там сошли с ума! Приносят жертвы Дубу. Это настоящие язычники!
– кровь вновь ударила ему в лицо.
– Они говорили, что Христа нет! Нет Святой Троицы!
– он автоматически перекрестился, не переставая рассказывать.
– Сволочи, истинно сволочи! Прости меня Господи!

Немцы внимательно слушали разошедшегося священника, даже не делая попытки его прервать.

– … Они дереву молятся! Дубу! Обычной деревяшке! Говорят, он являет им истинные чудеса! Прости Господи, какой бред! Только истинный Бог может являть чудеса … - в избытке чувств он не раз и не два хватался за свою бороду, отчего ее роскошные космы растрепались и стали напоминать метелку.
– Они даже хуже большевиков! Тьфу!
– его выпученные глаза с неким вызовом смотрели на полковника, мол, вот как я грозен.
– Как же так?! Разве может божественная благодать исходить от дерева?! Никогда! Они же совсем меня не слушают! Меня, пастыря господня!

Вдруг откуда-то со стороны раздался скрипучий каркающий звук, который заставил вздрогнуть всех сидящих за столом. Это был смех — громкий, прерывающийся и в тоже время захлебывающийся. Смеялся человек, стоявший у стены, а точнее висевший на на веревке, обмотанной вокруг его туловища. Его слезящиеся блестящие глаза, четко выделявшиеся на багровом распухшем лице, неотрывно смотрели на священника.

– Ха-ха-ха! Благодать... Ха-ха-ха!
– на несколько секунд его смех захлебнулся и он начал отхаркивать кровь и слюну.
– Тьфу! Какая к лешему благодать?! Откуда ей взяться в этих пропитанных кровью и ненавистью каменных коробках? Где ты там видел Бога?! А? Ха-ха-ха!
– кроваво-синее тело, прикрытое рваным тряпьем, еще недавно бывшим вполне себе приличным костюмом.
– Ха-ха-ха! Бог... Да и как ты вообще мог его увидеть?! Жирная сволочь, жрущая с рук врага и подбирающая за ним дерьмо! Что ты там мог найти?! Пастырь..., - в последнее слово, которое он еле слышно прошептал изгрызенными в кровь губами, было вложено столько презрения и ненависти, что проняло даже немцев.