Земля точка небо
Шрифт:
Страны и города.
– Гм, – сказал Дима в пустоту. – А вот это весело.
22 мая 2005 года
Пока она и ребята занимали места в углу сцены, в зале рябило от фотовспышек, и резкие тени метались по тяжелым бархатным портьерам. Камеры тоже были здесь, и много – вот только достаточно ли? Одна… вторая… Лиза пыталась сосчитать их, но всякий раз отводила взгляд, наткнувшись в толпе на очередную пару хмурых сверкающих глаз под синим прямым козырьком.
– Ты прав, – шепнула она Максиму. – Это и правда дети.
«Таким
На сцену поднялась румяная девица в меховом воротнике и синей кепке, похожая на пролетарского вождя. Микрофоны еще не работали, поэтому девчонка бесцельно затопталась у стойки. Подумав немного, она подняла кулачок и яростно потрясла им над головой.
Между кресел засвистели и завизжали.
– Маня! Маня, зигуй! – крикнула худенькая школьница в первом ряду, подпирая носик двумя сложенными ладонями.
Если честно, Лиза ждала куда большего, – или просто другого. Не такого, как этот злой, извращенный детский утренник. Прокуренный зал в полузаброшенном доме культуры – у потертых кресел сбиты углы, на потолке мерцает зарешеченная лампа, а под ногами при каждом неловком движении скрипят ухабистые серые подмостки.
И бетонный холод, и лиловые флаги, перечеркнутые крест-накрест.
Ф-фи-и-и, – завелся микрофон на сцене, и меховая девица сделала шаг вперед.
– Ребята, – сказала она, капельку гнусавя. Ф-фи-и. – Дорогие ребята, расправьте крылья! Это мы! От северных равнин до южных морей, и всё это мы, наша страна, наше будущее!
Она говорила еще что-то, и ее голос ревел из плохих огромных колонок, трещал от помех и дробился, ломаясь между сценой и залом, но Лиза уже не могла разобрать ни слова. Да и вряд ли звучало что-то важное, судя по интонации. Девица в меховом воротнике трясла охапкой белых листов, и основная тема, как представлялось Лизе, похоронена где-то там, на сладкое под занавес. А пока – они хотели насладиться моментом.
«Насладиться», – подумала Лиза. В том-то и дело. «Это же бред», – думала она, глядя поверх собравшихся. – «Ведь они в большинстве». За ними государство. Каждый из них готов идти до конца, и увидеть Лизу за решеткой, и всё равно они недовольны: все как один суровые и мрачные, даже когда одобрительно кричат выступающим. «Многим даже», – осенило ее, – «плевать на тебя, но каждый словно обижен, и на кого – неизвестно».
На сцене рядом с девицей вырос аккуратный паренек, старательно расчесанный, в пиджаке и малиновой повязке, будто прямиком с выпускной фотографии. Он потерянно улыбнулся Лизе, открыл тяжелую папку и вострубил:
– Обвиняется – ведущая и психолог Элиза Фрейд! – и опустил глаза, читая по бумаге. – Мы, молодежь и будущее Родины, порицаем: за вульгарный внешний вид и образ жизни…
И опять Лиза не слушала. Ей хотелось извернуться и заглянуть в глаза этим двоим, меховой румяной девице и выпускнику года, увидеть стыд или хотя бы насмешку. Разглядеть неловкость или сарказм. Весь этот детский сад – ведь это просто не могло быть на полном серьезе. Если бы Лиза сидела в зале, а не за партой в углу, она сползала бы под кресло, давясь от хохота. Нет, правда же. Разглядеть бы их лица, хоть на секунду.
Но глаза девицы скрылись под опущенным козырьком, а паренек лишь долдонил, читая новые и новые обвинения.
– Разжигание межнациональной розни по отношению к русскому
народу… Насаждение ксенофобии в адрес православной церкви…Лиза откинулась на скрипучем подвижном стуле и прикрыла глаза. Вдруг ее навестило смутное, очень туманное воспоминание, откуда-то из школьных времен, из младших классов. Тоже актовый зал. Круг Позора. Звонкая пионервожатая, в руках малиновый скоросшиватель.
«За неуспеваемость и хулиганство…»
Эхо разносит фамилии, и круглые стриженые затылки один за другим бредут на сцену. В зале молчат.
Как будто старый неприятный сон. «Бедные мальчики», – подумала Лиза. Зачем ты их сюда тащила? «Для поддержки». В чем? Перед кем?
Она приоткрыла веки и скосила глаза на Макса. Тот сидел прямо и непрерывно ерзал взад и вперед, рискуя доломать скрипучий ветхий стул. Он ждал чего-то. Наверняка – когда всё это закончится.
Девица с пареньком спустились в зал. На сцену поднялась уже знакомая худая школьница. Она изо всех сил тянула шею, стараясь докричаться в микрофон. Она читала стихи.
– Враг президента, враг народа. Иерихонская блудница…
Кто-то длинный вынес девочке ведро гладиолусов. Она засмущалась и начала заново.
Рядом кто-то негромко хрюкнул. Лиза глянула вправо и встретилась глазами с Димкой. Он тоже оказался на взводе, но совсем по-другому.
Дима хихикал и грыз кулак. Он шел пятнами от возбуждения, и его короткие волосы сверкали искорками от пота. Когда Лиза посмотрела в его сторону, Дима склонился к ней и громко зашептал:
– Не волнуйся! Не… Всё будет классно!
– В чем дело? – беззвучно спросила Лиза.
– Ни в чем, я просто придумал… там, одну вещь. Не переживай. Всё будет хорошо. В конечном итоге, – и затрясся, глотая смех.
Маленькая школьница прочла стих, взвалила на себя гладиолусы и осторожно побрела в зал. Публика спохватилась и захлопала ей вдогонку.
«Верх безумия», – подумала Лиза. Нет. То есть, низ безумия. Самое дно.
На сцену опять поднялась девушка со щеками и воротником.
– Еще раз поблагодарим… – она глянула в бумаги. – …Тёмную Ярость за ее выступление, А теперь – патриотическая десятиминутка, ребята, не расходитесь, пожалуйста. Сейчас вам раздадут памятные флажки и буклеты, и после этого мы продолжим!
Она повернулась к Лизе и пробормотала:
– Готовьтесь, хорошо? Мы сейчас будем транслировать ваши извинения, для телевидения.
Лиза открыла рот, но девица уже смотрела вдаль. Парень в костюме галопом пронесся мимо и оставил перед Лизой два малиновых буклета. Кто-то тронул ее за локоть. Это был Максим. Он наклонился и оглушительно прошептал на ухо:
– Десять тысяч, – и затолкал в руку Лизы твердый бумажный квадратик.
– Что? Не пойму.
– Тебе просили передать. Десять тысяч долларов, если ты прочтешь этот ответ. Можно своими словами.
– Кто просил? – она развернула бумагу. Обычный принтерный листок, вверху две строчки текста.
– Сама знаешь, – Макс подобрал буклет и уставился в него.
«Я полностью отрицаю ваши пустые инсинуации», – прочла Лиза. – «Да, я знаменита, молода… гм… красива и развратна, и останусь такой несмотря на всё. Увидимся в обычное время на «Мега-44 м»!»
Вот как, значит.
Лиза подняла глаза и немедленно увидела знакомое лицо. Бергалиева сидела в небольшой ветхой ложе, среди кабелей и аппаратуры, и наблюдала за ней так же пристально, как Лиза смотрела в зал. Директриса ждала реакции.