Земная оболочка

— Чем я тебя обидел?

— Всем. — До того она сидела, опустив глаза, разглаживая себе юбку на коленях. Теперь же посмотрела ему прямо в глаза. И засмеялась коротким смешком. — Что бы ты съел?

— А что у тебя есть?

— Яйца и белый хлеб.

— Вот и хорошо, — сказал Роб.

Сильви тяжело поднялась и оставила его одного: по радио кто-то читал воркующим голосом про старика, запертого в сарае неизвестным человеком, который все время улыбался, но ни слова не говорил.

Она поджарила два ломтика хлеба на ветчинном сале, взбила четыре яйца и сделала омлет, налила стакан воды из ведра и поставила все это перед ним на стол, придвинутый теперь к стене. Затем сказала: — Угощайся! — и снова уселась в свое кресло.

Роб подошел к умывальнику и ополоснул руки. Пододвинул стул к столу, проглотил два куска и сказал — Отлично! — И дальше уже ел молча. Сильви, казалось, слушала радио, опустив книзу прищуренные глаза.

Наконец она сказала: — Меня эта чепуха не интересует, говори со мной, если хочешь. — И выключила детектив, так и не узнав, что за тайна окружает незнакомца.

— Угадай, кто вез меня сюда от самого Роли, — сказал Роб. — Бо Паркер — на дорого голосовал.

— Скажи спасибо, что жив остался.

— Почему так? — спросил Роб.

— Он же полусумасшедший — с детства.

— С чего это?

— С того, что Флорин сын. На нее насмотрелся, пока она не сбежала.

— Сейчас-то она вернулась, — сказал Роб. — Я довез его до дома.

— Видел ее?

— Мельком.

— Она-то и вовсе сумасшедшая, правда? — Сильви улыбнулась, впервые.

— Похоже, что соображает плохо. И разнесло ее, ужас как.

— Спятила, — сказала Сильви.

— А что случилось? — спросил Роб.

Сильви снова улыбнулась. — Ничего не случилось, — сказала она. — Вышла на пенсию.

— Неужели ей уже по возрасту полагается?

— Да нет! — сказала Сильви. — Я про пенсию, которую она сама себе заработала. Что заработала, то и получает.

Роб подумал над ее словами и тоже улыбнулся. — А как твоя, еще не подошла?

Она ответила не сразу — стараясь определить степень его раздражения, потом кивнула. — Ведро подставлять не успеваю, — она сделала широкий жест, включавший комнату, кровать, всю свою жизнь, но тут же прибавила, не переставая улыбаться: — Вроде как у тебя. Ты что-то рано свою начал получать.

— А в чем моя выражается? — спросил Роб. Он ждал ответа, веря ей.

— Сам же только что сказал, — ответила она. — Не больно-то сладко тебе живется.

— А потом и того хуже будет.

— Все может быть, — сказала она. — У тебя еще время есть.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Роб.

Она даже расхохоталась. — Я ж и шутку. Мне-то откуда знать?

— А я серьезно, — сказал он. — Ты меня хорошо знаешь; может, никто меня так не знает, как ты, кроме разве мамы.

— Ну вот ты Еву и спрашивай. Она тебя ждет дома. Мороженое-то уж, поди, все растаяло.

— Уже спрашивал, — сказал Роб. — И, будь покойна, она мне сказала. И еще скажет.

— Что ж она тебе сказала?

— Что мне нужно научиться жить без подпорок, — сказал Роб.

— Как она?

Роб кивнул.

— Врет она все, — сказала Сильви. — Вот уже сорок лет врет. Если хочешь знать, это ей подпорки нужны: мистер Форрест, мистер Бедфорд, Рина, Хатч теперь. — Она замолчала и снова уставилась на Роба, и во взгляде ее не было ничего неприязненного. — Ты-то на своих ногах стоишь, — сказала она. — На себя полагаешься, как я.

Он понимал, что она действительно так думает, решил, что должен ее разубедить: — Увы, Сильви, ты ошибаешься.

— На что ж тебе опереться, кроме вина?

— На Мин Таррингтон, — ответил он. — Ведь знаешь же.

— Я знаю только то, что вижу. А отсюда в Роли не заглянешь. Только, сдается мне, с такой поддержкой недолго и вниз полететь.

Роб усмехнулся: — А я что делаю?

— Но Мин-то не летит, — сказала она.

— За меня держится.

— Она только о том и мечтала с трехлетнего возраста.

— Вот и осуществила свою мечту. Тоже ведь нелегко было.

— А кому легко ужин свой есть, — сказала Сильви. — Хочешь еще что-нибудь?

— Да тут и так всего много. Мне с головой хватит. Большое спасибо.

— Я про жизнь говорю, дурак! Еду мою ешь на здоровье.

— Жизнь! Вот чего ни у тебя, ни у меня, ни у Грейнджера, ни у мамы, ни у Рины нет. И никогда не было.

— Друзей нет, только и всего, — сказала она.

— Не в том дело; не только и всего, Сильви, и ты прекрасно это знаешь. Сидишь у себя дома…

— И радуюсь, — сказала она. — И комната у меня есть, и сетчатая дверь, и электричество. И еще вот радио — лучшего друга у меня в жизни не было — чисто, дешево, всегда под рукой, работает всю ночь напролет.

— Помрешь ты как-нибудь здесь ночью одна, — сказал Роб и сам содрогнулся от своей грубости — даже понять не мог, как это его угораздило.

Сильви решила пропустить его выпад мимо ушей — не зря же она прожила всю жизнь бок о бок с Евой. — Тем лучше, — сказала она. — Все умирающие, которых я видела, умирали в одиночку.

— Ну, нам-то еще жить и жить.

— Может быть, — сказала Сильви. — Я и к этому готова. И ты бы приготовился.

— А как? Я вот к тебе пришел, чтобы узнать.

— Ты сам видел, — сказала Сильви. — Видел все, что у меня есть. Главное, чтоб мысли тебя не грызли. — И она снова медленным движением руки обвела комнату, а затем уронила руки на колени. — Довольствуйся тем, что имеешь. Все равно поздно что-нибудь менять.

Роб кивнул: — Как они?

— Кто? Домашние?

— Все, кого мы с тобой знаем.

— Я, может, сотню людей знаю, — сказала Сильви. — Твои ничего. Хатч и Грейнджер ждут тебя не дождутся.

— Только они?

— Ну, как тебе сказать… мисс Ева и Рина — у них свои заботы.

Роб улыбнулся. — Например?

— Они важными делами заняты, не тебе чета. У Евы — Хатч, она за него разве только не спит и не дышит. Рина садом занята, ну и с Кеннерли лается.

Роб спросил: — А Грейнджер?

— У Грейнджера — Хатч. У всех Хатч — и у тебя тоже. Все, что у тебя есть.