Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.

Но иногда и плохого удара бывает достаточно.

С чавкающим звуком лезвие врубилось глубоко в бедро Сумрака.

Стур выпучил глаза, его рот распахнулся, и оттуда послышался странный, тонкий, вибрирующий вопль — больше от потрясения, чем от боли. Он сделал полшага вперед, хрипло втянул в себя воздух во внезапно наступившей тишине — и завизжал снова. На этот раз больше от боли, чем от потрясения.

Лео высвободил свой клинок, и Сумрак зашатался, брызгая кровавой слюной, отступил на здоровую ногу, высоко поднял свой меч, так что клинок кроваво заблестел в лучах заходящего солнца.

Со звучным шлепком Лео поймал кулак Стура, стиснул, шагнул вперед, рыча, потом двинул другой рукой, с хрустом впечатав рукоять меча Барнивы в лицо Сумрака. Его вопль оборвался. Голова дернулась вверх, хлынула кровь, черная на розовом закатном небе — и Лео, ухватив перекрестье Стурова меча, выдернул его из обессилевших пальцев своего врага, когда тот начал заваливаться назад.

Большой Волк тяжело рухнул на землю, раскинув руки в стороны, выдувая кровавые пузыри из разбитого носа с каждым фыркающим выдохом. Лео стоял над ним, по какому-то непонятному совпадению держа в руках оба меча. Как это получилось?

Раскрашенные щиты воинов, замыкавших круг, опустились к земле в ослабевших руках, их рты были широко распахнуты — но никто не был так потрясен случившимся, как сам Лео.

А потом гвалт толпы на его стороне начал усиливаться, становясь все громче и громче. Шок сменялся оцепенелым восторгом, оцепенелый восторг — диким торжеством:

— Лео дан Брок!

— Молодой Лев!

И самый громкий крик:

— Прикончи его!

Без сомнения, Сумрак убил бы Лео, если бы тот лежал перед ним вот так, беспомощный. Убил бы самым медленным, самым мучительным, самым постыдным способом, какой только смог бы придумать. А потом орал бы о своей победе с крыш Уфриса, и еще многие годы смеялся бы, слушая изложение этой истории в песнях скальдов.

Стур попытался вывернуться, издал пузырящийся всхлип, когда шевельнул раненой ногой, затем съежился, увидев над собой острия двух мечей, зависших рядом с его шеей. Он поглядел вверх: окоровавленные волосы налипли на лицо, глаза расширены и полны страха.

Не такой уж он непобедимый, оказывается.

Крики толпы обрели ритм и стали заклинанием:

— Убей! Убей! Убей!

Громче и громче; пар дыхания вырывался вместе со словами, поднимаясь в морозный вечерний воздух повсюду вокруг.

— Убей! Убей! Убей!

Громче и громче; к возгласам присоединился лязг оружия, удары кулаков по щитам, топот сапог, под которыми подмороженная земля сотрясалась в такт грохочущему сердцебиению Лео, отдаваясь во всем его теле от подошв до макушки.

— Убей его! — ревел Гловард поверх своего щита.

— Убей! — вопил Антауп с искаженным от ярости лицом.

— Убей мудака! — орал Белая Вода Йин.

Лео увидел свою мать: в ее глазах стояли слезы, она зажимала рот рукой. Он увидел Ищейку, приподнявшегося со своей скамьи, с неверящей улыбкой на губах. Он увидел Рикке, стоящую между ними во весь рост — лицо закрыто ладонями, один глаз сверкает между пальцев.

— Убей! Убей! Убей!

Лео набрал полные легкие холодного воздуха, занес меч Барнивы и меч Стура над лежащим противником, и рычание в его ободранной глотке превратилось в прерывистый рев, когда он всадил оба меча одним мощным ударом — прямиком в дерн по обе стороны от перекошенного лица Большого Волка.

— Стур Сумрак, — промямлил он непослушными губами. Даже говорить было сейчас непомерным усилием; каждое слово казалось огромным камнем, вкатываемым в гору. — Дарю тебе… твою жизнь.

Чувствуя, как все вокруг ходит ходуном, он упал на одно колено — посреди круга, на землю, влажную от росы, влажную от его собственной крови.

— Малость… не по себе, — выговорил он и хлопнулся на бок.

Пожалуй, лучше полежать.

Бедный всегда платит

— Помилование, — сказал Малмер. — Мы сдаем оружие. Мы возвращаем заложников. Нас всех отпускают.

В молчании все осмысляли значение услышанного. Допустим, это было гораздо больше, чем они ожидали этим утром. Но настолько меньше, чем они мечтали всего лишь несколько недель назад!

Они представляли собой жалкое зрелище. Их маленькая компания собралась в помещении разграбленного склада; через разбитые двери задувал холодный ветер. Пятнадцать ломателей, каждый возглавлял один из районов Вальбека — насколько вообще можно было возглавлять эти хаотические горы мусора, в которые превратился город. Исхудавшие, угрюмые — те, кто остался до самого конца. Им нравилось считать себя наиболее преданными делу, но возможно, они просто больше всех теряли в случае поражения.

Броуд глубоко вздохнул. Не надо было ему ввязываться. Он с самого начала знал это не хуже, чем сейчас. Однако, говорил он себе, может быть, что-то удалось бы изменить. Снова долбанулся мордой об стену, и можно не сомневаться, что на этот раз будет по-настоящему больно. Сколько ни давал он обещаний измениться, почему-то получалось так, что он все время повторял все те же ошибки.

— Полное прощение? — переспросила женщина с острым серым лицом.

Цапля кивнул, хотя вовсе не выглядел таким уж уверенным.

— Так нам сказал его высочество.

— А этот ублюдок Пайк что сказал? — спросил Сарлби.

— Ему это не понравилось, — ответила Вик. — Но он не возражал.

— Ты доверяешь Орсо? — спросил Броуд.

— Лучше не принимать решений, основываясь на доверии, — сказала Вик с такой интонацией, словно доверие было неким фантастическим зверем, в которого верят только дети. — Надо просто понимать, что будет лучше для всех.

Малмер издал тяжелый вздох, прозвучавший так, словно он был вытащен с самого дна глубокого колодца усталости.

— До чего мы только дошли… революционеры, все надежды которых держатся на кронпринце! Тем не менее, он кажется достойным человеком, насколько это вообще возможно. Гораздо лучше, чем мы ожидали.

— Ожиданий у нас вообще почти не осталось, — заметила Вик, как всегда хмурясь. Она умела хмуриться, эта женщина.

Малмер безнадежно пожал плечами:

— По крайней мере, я верю ему больше, чем остальным членам королевской семьи. С другой стороны, я верил и Ризинау — и вот куда это нас завело.

— Если смотреть здраво, у нас нет выбора, — сказал Цапля. — Провизия на исходе. Мы не для того начинали это дело, чтобы уморить собственных людей голодом.

— Иногда я вообще не понимаю, зачем мы это начали.

Пару месяцев назад, на всех этих больших собраниях, люди лезли один вперед другого, чтобы перечислить все несправедливости, за исправление которых они были готовы отдать жизнь. Теперь никто не мог назвать Малмеру даже одной причины. Мотивация в последнее время становилась все более туманной — словно далекие заводские трубы, просвечивающие сквозь клубы смога, про которые никогда не скажешь, есть они на самом деле, или это тебе привиделось.