Земные наши заботы

ваших условиях она будет и снег задерживать, и защищать почву от выдувания.

А что касается орудий для безотвальной обработки почвы, то они могут быть и

не такие, как у нас. Мы применяем те, какие есть под руками.

Показал им и участок, на котором он ведет свои наблюдения, — залежное

поле, которое, к великой радости Мальцева, двадцать лет не знало никакой

обработки, лишь кони паслись на нем

Вот она, та лаборатория, в которой творит свою нескончаемую работу сама

природа: созидает — разрушая, разрушает — созидая Какой из этих процессов

преобладает? — вот вопрос, не дававший покоя пытливому исследователю. И

залежная дернина, в которой и происходят эти процессы, ничьей волей не

управляемые, надолго стала его лабораторией.

Да, самое сильное разрушение происходит именно здесь, в дернине. Отсюда

же растения больше всего берут для себя пищи. Казалось бы, именно верхний

слой и должен больше всего истощаться. Но он не истощается, а нарастает.

Нарастает и потенциальное плодородие. Значит, где больше разрушается, там

еще больше создается? Выходит, растения отдают в почву больше, чем они берут

из нее? Что ж, такова диалектика природы. Будь иначе, не образовалась бы и

дернина, не было бы и почвы.

В этой способности растений отдавать в почву больше, чем они берут из

нее, и проявляет себя закон возрастающего плодородия, как один из законов

природы исторического характера. На нем, на этом законе и основывает Мальцев

свои агрономические приемы, которые в наибольшей мере способствовали бы

проявлению этого полезнейшего для земледельца закона природы.

Часть этого поля Мальцев распахал привычным всем плугом и продолжает

пахать из года в год до сей поры — здесь традиционное земледелие. Рядом —

участок, который с 1953 года обрабатывается только дисковыми лущильниками.

— Вот, смотрите, — показывает Мальцев гостям. — На непаханой пшеница

лучше, и в любой год здесь центнера на полтора собираем больше. На почву

обратите внимание, на вспаханной она уже с фиолетовым отливом, на непаханой

— с коричневым, это органические вещества дают ей такой оттенок. На

вспаханной идет процесс разрушения и органики, и структуры. И начался этот

разрушительный процесс сразу же, как только пахать начали залежь. На

непаханой этого разрушения нет.

Недавно я перечитал стенограмму тех совещаний, которые триумфом можно

назвать.

«В истории нашей советской агрономической науки, — говорил заместитель

директора Сибирского НИИ зернового хозяйства П. А. Яхтенфельд, — работы

Терентия Семеновича Мальцева являются исключительным примером единства науки

и передовой практики. Особенно ценным является то, что выводы и работы свои

Терентий Семенович выражает не в форме застывших канонов, а в виде

дальнейших исканий, постановки новых и новых вопросов повышения плодородия

наших почв и подъема урожайности». Такого же мнения были и другие ученые. И

ни одного несогласного с Мальцевым. А ведь он разрушал то, что казалось

незыблемым. Разрушал не в безлюдном пространстве, на этом «незыблемом»

сидели все, кто представлял агрономическую науку. И если он вывел эту науку

из длительного застоя, как говорили на этих совещаниях в один голос, то тем

самым и укорил ученых.

Сам Мальцев не хотел, не думал никого корить ни словом, ни тоном, ни

жестом. Да и неразумно винить человечество, что открытие не было сделано

раньше. Он хотел другого — чтобы ученые подхватили и продолжили то, что

начал он, потому что понимал: разрешение этой важнейшей задачи не может быть

делом единичного ума. Поэтому не утверждал, а спрашивал ученых, подсказывая

им, в каком направлении надо искать:

— Скажите мне, люди науки, определенно, повышают однолетние растения

плодородие почвы или снижают его?

Он, как истинный экспериментатор, все еще сомневался в том, в чем был

убежден: а вдруг найдутся факты, которые поколеблют это убеждение?

На его вопрос, на его призыв откликнулся академик Т. Д. Лысенко,

президент ВАСХНИЛ:

— Кто даст ответ на этот труднейший для науки вопрос, если не сам

Мальцев, который не только теоретически, но и практически ответил уже на

него. Он ответил на этот вопрос устойчиво высокими урожаями.

Зря вы так, хотел сказать Мальцев, направление только еще прокладывается,

и впереди очень много работы.

Понимаю, неловко было ученым. Колхозный полевод узнал о природе и ее

законах больше, чем самые эрудированные профессора. Правда, полевод этот уже

имел основательную теоретическую подготовку, так что смущать могло лишь то,

что эту подготовку получил он не в стенах института, а «самоуком». Читал,

размышлял, искал ответа на те вопросы, которые не экзаменатор задавал ему, а

сама жизнь, практика, природа и его ищущий ум. Словом, смущало, как и до сих

пор многих смущает, то, что знания его, высокая эрудиция естествоиспытателя

не удостоверены дипломами. Однако неловкость эту ученые, к их чести, в себе

одолели; слишком убедительны были доводы.

Правда, приняв безотвальную обработку почвы как агротехнический прием,

многие аграрники и философы вовсе не обратили внимания на те диалектические

законы, которые и легли в основу теории возрастающего плодородия почвы. То

есть не обратили внимания на суть открытых явлений. А может, не поняли.

Оказывается, и простые истины бывают очень трудны для понимания.

Наиболее ярко, пожалуй, это непонимание обнаружилось в трудах бывшего

тогда директором Почвенного института Академии наук СССР И. В. Тюрина,