Земные наши заботы

беспредельна. Урожайность земли может быть бесконечно повышена приложением

капитала, труда и науки.

Уяснив эти основополагающие взгляды классиков материалистического учения,

Мальцев неминуемо должен был задать себе вопрос: чем же, в таком случае, мы

мешаем природе, занимаясь хлебопашеством? Где, в чем мы поступаем

неправильно? Почему это важное средство производства, находясь в нашем

распоряжении, все же снашивается?

И вот первая дерзкая мысль. А не потому ли земля беднеет, что мы нарушаем

условия, при которых природа творит почву? Да, многолетние травы улучшают ее

плодородие — это факт. Но, высевая их, мы на три года исключаем обработку

почвы плугом. Тогда как под однолетние пашем ежегодно, а то и несколько раз

за сезон, и пашем с оборотом пласта, постоянно перемещаем при этом почву —

верхний плодородный слой вниз, нижний — вверх. Не действуем ли мы этим себе

во вред?..

Вспомнился Мальцеву случай из практики. Одно поле до того было засорено

овсюгом, что никакой пахотой ничего с ним поделать не могли. Кстати, как

подсчитали ученые (что только не подсчитали они!), на каждом квадратном

метре пашни лежит в среднем 12 тысяч семян, брошенных разными сорняками. И

почти все они (99%) не прорастают тут же, а ждут — и ждут терпеливо! — когда

земледелец, обрабатывая почву, создаст им, врагам своим, благоприятные

условия. Тут-то и пойдут они буйно в рост. Но когда из глубины пробьются, их

ни плугом, ни бороной не тронешь, потому что и злаки уже взошли. Вот на этом

поле и решил Мальцев опыт заложить: не пахать, не прятать сорняки на

глубину, а дисковыми боронами поработать — сначала спровоцировать их рост, а

потом и уничтожить.

— Посеяли пшеницу на этом поле поздно, 26 мая. Без пахоты посеяли, в

хорошо продискованную и проборонованную почву. И вот, как на диво, вопреки

всем ожиданиям, именно на этом участке уродилась самая чистая и добрая

пшеничка.

Тогда он не придал этому факту никакого иного значения, не сделал

никакого вывода, кроме одного: с сорняками лучше бороться дисковкой, а не

пахотой. Теперь вспомнил про урожай и задумался: а может, крестьяне были

ближе к истине, объясняя понижение плодородия тем, что земля «выпахалась» и

требует отдыха? От чего? Может, от пахоты, от постоянного оборота пласта, а

вовсе не от однолетних культур? Ну конечно же, нужна безотвальная система

земледелия, без оборота пласта!

Снова засел за книги. С карандашом в руках перечитал Вильямса. (Недавно

листал я этот объемистый том — весь он испещрен, изрисован пометками на

полях, а то и прямо по тексту.) Проштудировал Мальцев и многие другие книги.

И нашел! Нашел подтверждение своим мыслям и опору. Подчеркнул и выписал на

отдельную бумажку, чтобы с собой иметь на случай спора с противниками, с

несогласными, которых не сомневался, будет достаточно.

Плиний: «При возделывании злаков та же самая земля, как это понятно,

окажется плодороднее всякий раз, когда ей дать отдых от обработки».

От обработки! Не от злаков!

Д. И. Менделеев: «Что касается до числа паханий, то очень многие впадают

в ошибку, полагая, что чем больше раз вспахать, тем лучше»

Опять Плиний: «Сеять же бобы и вику по невспаханной земле — это значит

без ущерба для дела экономить труд».

П. А. Костычев. «Вполне разумно поступают степные хозяева, производя

посев во второй год по непаханой земле и заделывая семена только бороною».

Это мнение великого русского ученого относительно хозяйствования на

целинных землях Мальцев вспомнит и напомнит еще не раз. Эта мысль пронижет

его открытое письмо, с которым он в феврале 1955 года обратится к ученым

страны и всему обществу:

«Если мы целинные земли будем разрабатывать плугами с отвалами, а потом

каждый год их снова будем пахать с оборотом пласта, то, по правде говоря

скоро мы эти новые земли превратим в старые, и скорее там, где сравнительно

небольшой гумусовый слой; от такой работы и структура почвы скоро

разрушится, скоро разрушатся и органические вещества».

Целине нужна иная агротехника, без «паханий»!

Но приведу еще одну выписку.

А. А. Измаильский; опыты «показали, что пылеобразная почва под влиянием

развития корневой системы пшеницы вновь получает зернистость».

— Понимаете? Под влиянием пшеницы! — воскликнул Мальцев, словно не три

десятилетия назад вычитал он эту мысль, а только вот сейчас, во время нашего

разговора. — Однако мы именно ее обвиняли в разрушении структуры, в

ограблении и обеднении почвы. Нет, не разрушает она, а формирует даже

пылеобразную почву! Разрушает не она, а мы — плугом! Пшеничка может и нас

кормить, и почву обогащать, только надо не мешать ей в этом, а помогать.

Да, чужие мысли, как верно сказал кто-то, полезны только для развития

собственных. И Мальцев, развивая их, занялся опытами — сеял по непаханой

стерне.

— Втихомолку сеяли, вслух говорить об этом нельзя было.

Нельзя, потому что агрономическая наука была до того убеждена в

непреложности теории Вильямса, что и мысли не допускалось о какой-либо

ревизии его учения. Уверовав в верность принципов травопольной системы

земледелия, она продолжала утверждать, что однолетние сельскохозяйственные

растения ни при каких условиях не могут накапливать в почве органические

вещества, что они только разрушать ее способны, ведут к абсолютному ее

ограблению.

Ой как много надо было иметь твердости, чтобы дерзнуть на разрыв с

устоявшимися взглядами, на критику этой теории, всеми признанной и