Земные наши заботы

И где семья, чтоб в полном сборе

Хоть в редкий праздник за столом?

И не свои друзья-подружки,

А, доносясь издалека,

Трубило радио частушки

Насчет надоев молока...

Земля родная, что же сталось,

Какая странная судьба:

Не только юность, но и старость —

Туда же, в город, на хлеба.

И все же не хлебом единым жив человек. Не хлебами одними да льнами славен

край. Надо, сами понимают, что надо («Вот только бы хозяйство на ноги

поставить») именем Твардовского что-то назвать, сделать музей, памятник на

поляне воздвигнуть, а может, и избу срубить там, где был хутор.

— А помнит кто-нибудь, какая изба была?

— А как же, даже макет есть, в смоленском музее он. Брат Твардовского

сделал.

Хочется, чтобы поняли это и в нашем Союзе писателей. Может, совместными-

то стараниями все это получилось бы быстрее и лучше?

Осенью того же 1943 года, ступив на разоренную отчую землю, Твардовский

думал: «Если так стерто и уничтожено все то, что отмечало и означало мое

пребывание на земле, что как-то выражало меня, то я становлюсь вдруг

свободен от чего-то и ненужен».

И тут же: «Но потом подумаешь и так: именно поэтому я должен жить и

делать свое дело. Никто, кроме меня, не воспроизведет того неповторимого и

сошедшего с лица земли малого мира, мирка, который были теперь есть для

меня, когда ничего от него не осталось...»

Не знаю, по каким причинам не «воспроизвел» он этот мир. Наверное,

потому, что неловко было ему, живому, на месте исчезнувшего хутора, а потом

и распаханного, затевать строительство. Но мы знаем, какая была у

Твардовских изба — макет есть. И поле, и пашня на косогоре не пострадают,

если мы поставим на взгорке рубленую избу. Избу, а не дворец из стекла и

бетона, от которого никогда не уловишь запаха крестьянского подворья. В ней

и музей создать.

Это надо здесь живущим (помню я, какую гордость вызывало у нас,

мальчишек, лишь упоминание о том, что мимо нашего поселка проезжал или

останавливался знаменитый человек). Нужно здешнему краю.

Это нужно всем нам, нам и нашим потомкам. Потому что нет, не может быть

поэта без родины, как нет реки без истока.

«Без своей Ясной Поляны, — писал Лев Толстой, — я трудно могу себе

представить Россию и мое отношение к ней. Без Ясной Поляны я, может быть,

яснее увижу общие законы, необходимые для моего Отечества, но я не буду до

пристрастия любить его».

А мы? Если хотите узнать поэта, побывайте у него на родине, советовал

Гёте. Потому что, признавался великий наш Н. А. Некрасов, посетив родовое

Грешнево, «Всему начало здесь, в краю моем, родимом!..». Там начало, исток

человеческой жизни. Там мы лучше поймем поступки и мысли, волновавшие

человека всю его жизнь.

«Для всякого художника, в особенности художника слова, писателя, наличие

этой малой, отдельной и личной родины имеет огромное значение», — писал

Твардовский. Для понимания художника — тоже. Тем более такого, для которого

все то, что было заложено в детстве, в ранней юности, в родном краю, играло

такую большую роль на всем его творческом пути. И связь эта со своим началом

не слабела с годами, хоть уже и не было «неповторимого и сошедшего с лица

земли малого мира», а лишь переосмысливалась.

И что ж такого, что с годами

Я к той поре глухим не стал

И все взыскательнее память

К началу всех моих начал!

Я счастлив тем, что я оттуда,

Из той зимы, из той избы.

И счастлив тем, что я не чудо.

Особой, избранной судьбы.

— Вот здесь изба и кузня стояли, на этом месте... — показали мне еще раз,

но теперь уже не издали, а ступив ногой.

По косогору, по бывшему подворью волновался на ветру поникший от влаги

ячмень. За подворьем березки грустно роняли капли с листьев. Дождь кончился,

а тут, под деревьями, он словно бы еще продолжался.

И повеяло летом,

Давней, давней порой,

Детством, прожитым где-то,

Где-то здесь, за горой.

Я смотрю, вспоминаю

Близ родного угла,

Где тут что: где какая

В поле стежка была,

Где дорожка...

Мне показалось, я услышал живой голос. Нет, я не был знаком с

Твардовским. Это листья, капли, травы, хлеба нашептали. И мы вроде бы

познакомились, поговорили...

* * *

Возвращались в Починок через Лучесу — так дорога пролегала. На пологом

косогоре увидел большой фруктовый сад — общественный, стелу, словно бы из

клумб вырастающую, а в саду — не громоздкое, а отовсюду видное здание —

музей истории Лучесы. Я бывал в нем несколько раз, подолгу стоял перед

экспонатами и старыми фотографиями, читал вырезки из пожелтевших от времени

газет и выписки из протоколов крестьянских сходов. И постепенно привыкал,

что музей — явление для Лучесы обычное, потому даже не упомянул о нем.

Однако увидел его теперь и подумал: надо исправить свою оплошность, надо

спасибо сказать Сергею Ивановичу Бизунову. В трудной, беспокойной должности

хозяина большой колхозной усадьбы он действительно ничего не забыл сделать,

чтобы людям жилось и работалось хорошо, чтобы любили они родимый край свой и

землю.

7. БЫЛА ДЕРЕВНЯ НАД РЕКОЙ…

Еще месяц назад не помышлял, не собирался Михаил

покинуть свой дом, поставленный собственными руками.

Поставленный за лето. Но еще дольше готовился к этому

важнейшему в его жизни событию. Годами накапливал