Земные наши заботы

продолжал новить свое жилье. Однако постепенно стали надоедать им и эти

штрафы, а еще больше — скандалы, без которых ни одно подобное «разъяснение»

не обходилось. За год какой-то переругались не только со всем местным

начальством, но и друг с другом. Потому что, обороняясь от штрафа, выяснять

зачем-то начали: «А почему с Митрюшкина не взыскиваете?», «Почему мимо

Матюхина прошествовали?» Заходили, конечно, к Митрюшкину и Матюхину, которые

тоже задавали вопросы.

Так что теперь, если бы крест кто и отменил, проживать в Ясеневке решился

бы не каждый (да и на центральной усадьбе не каждого хлебом-солью встретили

бы). Рассказывают, так и случилось в соседнем районе. Тоже года два

штрафовали, а потом «докумекал» кто-то, что зря, село крупное, колхоз там

новую ферму строит, и надо бы его оставить. А «докумекав», взял да и

зачеркнул в слове «неперспективное» всего лишь две буквы «не» — долго ли — и

без всяких усилий получил таким образом противоположное тому, что было.

Получил село с будущим.

Однако... Словно подменил кто жителей: ни работы, ни доброго взгляда,

одни дрязги да суды: и товарищеские, и народные. Казалось, даже коровы на

ферме осатанели: отощали, ни молока, ни мяса, ревут на всю округу...

Окончательно осознав свое положение, ясеневцы перестали играть свадьбы,

которых здесь всегда было много. Ходили по Ясеневке женихи, ходили и

невесты, однако ходили без прежней уверенности и сочетаться не решались:

сначала, мол, на жительство определись, отвечали девчата вовсе даже без

улыбки.

Подобным же образом размышляли и семейные, когда заходила речь о

прибавлении семейства. Даже жена Михаила, мечтавшая о дочке, заявила вдруг

со слезами: «Не надо». Этот отчаянный выкрик и принудил его к окончательному

решению:

— Съезжу-ка я, жена, в райцентр. Слышал, там дома с участками продаются.

Может, и приторгуюсь.

И уехал. Долго ли по автостраде. Двадцать — тридцать минут — и там.

С этого момента, когда Михаил, выйдя на автостраду, сел в рейсовый

автобус, он навсегда отделился от деревни, от Ясеневки. Все мысли его теперь

были о Лисянске, том самом райцентре, куда он ехал. Думал о том, что

Лисянск, даже если вдруг и не будет центром района, никогда не обзовется

неперспективным...

* * *

Вот и загрузил Михаил Матвеев последние машины. Потолкал в них все, что

могло пригодиться на новом месте: доски, сорванные с пола и потолка,

выломанные оконные рамы, дверные косяки, снятые со стен отопительные

батареи. «Кажется все. Прощай, родимый дом, и прости».

Михаилу было стыдно, что так беспощадно, варварски обошелся он с новым

домом своим, осквернив отчий кров, самого себя.

— Яблони-то зачем ломать? — ругнулся он на шофера, загнавшего машину в

сад. Однако легче от этого сердитого выкрика ему не стало.

Проворчав еще что-то, Матвеев распрямился, взглянул на Ясеневку. «Может,

приеду, а тут пашня», — подумал он. И вдруг онемел.

За развалинами соседского двора увидел кущу берез, обелиск и солдата,

склонившего обнаженную голову. Издали как живой стоял, припав коленом к

земле. К земле родной Михаилу Ясеневки. К земле, в которой лежат отдавшие за

нее жизнь, на которой жил Михаил. Жил, да вот покинул. А солдат оставался.

Он, скорбящий по погибшим товарищам, пока еще не замечал развалин,

окружавших его, не замечал запустения и того, что он покинут, оставлен теми,

кто поставил его.

И теперь он будет стоять среди берез на пустынном бугре над рекой. Будет

напоминать не только о тяжкой године, но и о том, что здесь была деревня

Ясеневка, стоявшая, как утверждали старики, со дня сотворения земли...

* * *

Из протокола общего колхозного собрания: «В результате сселения Ясеневки

в квартиры городского типа на центральную усадьбу переехало 23 (двадцать

три) семьи, из них половина (половина — 12) семей нетрудоспособных

пенсионеров. Все другие жители Ясеневки выехали за пределы хозяйства, из них

120 (сто двадцать) трудоспособных членов колхоза.

При ликвидации строений в Ясеневке высвободилось 150 (сто пятьдесят) га

земли. Из них распахано 15 (пятнадцать) га. Вся остальная площадь в

севооборот не может быть включена из-за крутизны приречного склона и

оставшихся отдельно стоящих дворов.

Постановили:

Незамедлительно решить вопрос с кадрами для ясеневской фермы.

Так как колхоз свободных квартир не имеет, обратиться в райисполком о

переселении оставшихся 20 (двадцати) дворов, в которых проживают одиночки

женского пола (бабушки).

В ближайшее время приступить к сселению деревни Соколихи».

* * *

Постойте, не трогайте пока Соколиху! Неужели мало дров наломали в

Ясеневке? Хватит! Должны же научить нас ошибки. Мы не строения, не фермы, не

гаражи реконструируем, а села. Мы людей переселяем. И переселяем не из

квартиры в квартиру, а совсем в другие поселки. Значит, оставить надо все

самое дорогое для человека — землю, где корни твои. Лишиться той малой

родины, которой суждено теперь жить только в памяти да в паспорте. Что и

говорить, утрата огромная.

Вспомним: «Без своей Ясной Поляны я трудно могу себе представить Россию и

мое отношение к ней». Твардовского вспомним: «Если стерто и уничтожено все

то, что отмечало и означало мое пребывание на земле, что как-то выражало

меня, то я становлюсь вдруг свободен от чего-то и ненужен».

Да, тяжко сознавать себя свободным от чего-то и ненужным. И сознавать это